Алексей Чапыгин - Гулящие люди

– Уходите да волоките прочь женок!

Одоевский желтой рукой призывно помахал стрелецкому сотнику. Тот, поклонясь, подошел.

– Семен, скажи дуракам стрельцам, чтоб народ опять не гнали, – все должны казни видеть.

– Слышу, князь Яков!

Сотник отошел к стрельцам, прогнанный народ опять окружил Пожар и шалаш с разницами.

Каркадинов снова спросил Одоевского:

– Может статься, князь Яков Никитич, стрельцы дело делают – гонят народ? На пытке, я чай, будут кричать слова хульные на великого государя.

– Всяк, кто идет в могилу, может сказать хулу на бога и государя… Он тут же мукой и концом жизни ответствует за свою хулу!

– А все же хула есть хула! Пошто давать ее слушать черни?

На лице Одоевского показалась скука, он провел по лицу ладонью, и лицо стало другое. Не ответив товарищу воеводе, повышая голос, спросил:

– Здесь ли голова московских стрельцов Андрей Дохтуров?

– Тут, воевода-князь Яков!

К пытошному столу шагнул высокий светло-русый голова в алом кафтане, поклонился, не снимая стрелецкой шапки.

– За теми, кого не прислал боярин Иван Богданович Милославский, ходили?

– Ходил я, воевода-князь Яков, к Ивану Богданычу боярину брать остальных у него воров – Федьку, поповского сына, с женкой и иных.

– Что молвил боярин?

– Иван Богданыч сказал: «По росписи-де подьячих и иных людей сказкам воеводе Якову Никитичу Одоевскому с товарыщи в Приказную палату пошлю завтра». Про попа Здвиженского сказал: «Сидит-де на Митрополье дворе». А который астраханского митрополита привел и с роскату пихнул, астраханского стрельца Ивашки и Митьки митрополичья человека, не сказал: «Тех-де людей у меня нет».

– Поди, Андрей! Не спешит боярин! Мы пождем, время есть, и спрос наш к нему милостивой… Не ровен час, сам государь позовет в малую тронную да допросит своими дьяками. Оттуда, гляди, и на Житный двор [408]недалеко, – сказал Одоевский громко.

Заговорил Каркадинов:

– Иван Богданыч не опасаетца гнева государева! Другой Иван есть на Москве [409], у государя дядьчить за него будет.

– Божией волей государыни Марии Ильиничны не стало. Нынче Милославских честь вполу, у государя новая родня в чести, – ответил Одоевский и дал приказ: – Стрельцы, ведите Корнилку Семенова!

Приказание воеводы быстро исполнили – из шалаша выпустили высокого русобородого человека лет под сорок, с узким загорелым лицом, с родимым пятном у правого глаза. Человек встал перед столом со связанными за спиной руками, без рубахи, в одних посконных толстых портках, волосатый, с кудрями.

– Развяжите ему руки!

Руки подведенному к столу развязали.

Каркадинов проговорил громко, не обращаясь ни к кому:

– Я бы лихим у пытки и допроса рук велеть распутывать не указал!

– Не бойсь, князь! На пароме лошадь не лягнет, – ответил Одоевский.

Второй товарищ Одоевского, Пушечников, кидая на стол снятую бархатную шапку, смеясь, сказал:

– Правду молвил, князь Яков! Приведенного на пытку Одоевский тихо спросил:

– Кто, из каких ты, где гулял?

– Московский стрелец! Имя Кормушка, прозвище Семенов. С Москвы я сбег в Астрахань, служил конным стрельцом. Сшел в Царицын в гулящие люди, а к нам Разин Стенька пришел. С ним я пошел на стругу вверх.

– Весело шли?

– Весело было, боярин! Песни играли, вино пили… – И города палили?

– Тогда ничего не жгли. Зимовал в Синбирском, по весне нанялся на государев насад в работу, сплыл в Царицын, а там Разин, и я пристал к нему. Пошли под Астрахань, город взяли.

– Взяли и воеводу кончили?

– Кончили, воевода-князь! И тут я женился на Груньке, она шла за меня волею, поп венчал.

– Та женка – твоя смерть. Пошто женился?

– Много понравилась бабенка, воевода-князь! Не лгу, ни…

– Она сказала: «Женился на мне Кормушка насильством!»

– Тогда все, князь воевода, женок себе воровали, и я ее украл, а то убили бы. Времена шумели.

– Кот, когда сметану ворует, и тут его бьют крепко! Кого убивал?

– Митрополита Осипа не убивал я, был на Учуге, рыбу ловил.

– То знаю… Дуван имал?

– Денежной имал! При боярине Иване Богданыче Милославском стал в стрельцы, Давыда Баранчеева полк.

– Грунька сказала: «Придет-де в Астрахань князь Яков Одоевский, сбегу на Дон, соберу голытьбу – Козаков, и мы придем, Астрахань пожжем и возьмем!»

– То она, сука, ложью на меня! Поклеп, князь воевода. А вот как приехал ты, меня тогда неведомо пошто без вины Давыд Баранчеев посадил за караул.

– Посадил, знал за што! Гулял и служил, грабил, жег и опять служил. Иди на пытку!

От допросного стола Корнилка повернулся, шагнул к палачам и покорно дал руки. Руки завернули за спину, скрутили и спиной к столу вздернули на дыбу. Руки, поднятые вверх, хрустнули и вывернулись из предплечья. Палач снял с себя плеть, размахнулся, сильным ударом резнул плетеной кожей по спине. По спине Корнилки пошли вниз кровавые бахромы. Он замотал ногами.

– Крепкой бить да грабить, а ногами вьешь, как теленок хвостом? Свяжите ему ноги, положьте деревину! – приказал воевода.

Корнилке связали ноги, меж ног всунули бревно, затрещали суставы разинца.

– Еще шесть боев, тогда снимите!

С окровавленной спиной Корнилку сняли с дыбы; шатаясь, он подошел к столу, из прокушенной от боли губы по русой бороде текла кровь.

– Что прибавишь к тому, о чем спрашивал я, и ты сознался? Корнилка заплетающимся языком говорил то же, о чем рассказывал раньше.

– Видно, парень, тебе еще висеть на дыбе, не говоришь всего!

– Не знаю дальше сказать.

Воевода махнул рукой, Корнилку снова связали и вздернули. Бревна между ног не клали, воевода не указал.

– Бейте крепче! Писцы, чтите бои. Каких воров астраханских знаешь? Назови!

– Митьку Яранца, Ивашку Красулю, иных, князь, много было, но с ними не дружил я.

– Бейте еще! Впадет на ум!

Куски мяса срывала со спины плеть, а Корнилка твердил одно:

– Иных имян не знаю!

– Снимите! Пытки ему довольно, завтра и совсем не надо.

– Ужели кончат меня? Скажи, князь?!

– Конец скажем.

– За что же?!

– Много ходил да плавал по Волге! Эй, дайте Груньку, женку Кормушки Семенова!

Из шалаша стрелец привел к столу Груньку. На бабе пестрый домотканый шугай, расстегнутый, под ним белая рубаха. Сарафан такой же пестрый, голубое с белым, как и шугай. Ноги босы. На голове повязка из куска коричневой зуфи. В повязку плотно спрятаны волосы.

– Ходила домой ты, Грунька?

– Ходила, воевода князь, со стрельцы! – Баба земно поклонилась.

– Принесла тетрадь, о чем говорила в Приказной палате на пытке?

Баба достала из-за ворота рубахи небольшую, завернутую в грязную кожу тетрадь, подала на стол.

– Стрельцы, отведите Кормушку Семенова за дыбу, пусть ждет. А ты говори!