Юрий Вяземский - Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория

А через несколько лет приобрел славу, пожалуй, еще более всенародную, чем Бесс-гладиатор. К актерству у него были многие задатки. Во-первых, невероятная пластичность тела — Гилас, словно Протей, умел превращать себя, хочешь, в колченогого старого воина, хочешь, в грациозную юную девушку, или в птицу, иль в кабана, или в змею, а то и в бревно неподвижное, — однажды в одном из застолий он так изобразил своим телом пламя, что некоторые женщины утверждали, что он их обжег.

Во-вторых, почти полная безликость; то есть, не имея ничего характерного и примечательного в своем лице, он это лицо лишь ему одному известными ужимками мог превращать в лица людей, которых изображал: суживал или расширял рот, надувал или истончал губы, удлинял или курносил нос, даже цвет глаз якобы мог поменять, — во всяком случае, когда он кого-нибудь пародировал, сходство, говорят, было поразительное. И тоже самое умел делать со своим голосом; владел множеством самых различных голосов: от так называемого берекинтского дисканта до фракийского баса, от львиного рыка до комариного писка. Гиласом восхищались, ему чуть ли не поклонялись патриции и рабы, высшие магистраты и рыночные нищие, фламины и портовые шлюхи, легаты и легионеры, старые и молодые. Его команда клакёров была самой многочисленной, самой громкой и восторженной, самой дерзкой и злобной, если кто-нибудь — не важно кто, да хоть консул! — во время его выступления позволял себе нелестные замечания в адрес Гиласа, или шумел, или как-то иначе отвлекал на себя внимание зрителей. Плебеев и чужеземцев в таких случаях нередко выводили из театра и били тут же на площади; всадников не били, но грубо приказывали им замолчать; шикали на сенаторов…Пригласить Гиласа на свадьбу, на день своего гения, на совершеннолетие сына, на пир по случаю вступления в должность почитали за честь преторы и эдилы, проконсулы и пропреторы, богатые торговцы и процветающие публиканы — за несколько месяцев зазывали, так как у Гиласа от этих приглашений не было отбоя. Деньгами и подарками так щедро осыпали, что, по подсчетам знающих людей, Гилас сколотил себе состояние в восемь с половиной миллионов сестерциев; а это по тем временам громадные были деньги!..

Но вернемся к Юлии.

VII.Юлию с Гиласом свел Луций Авдасий, у которого Гилас иногда бывал на попойках. Как протекала случка, Вардий мне не рассказывал. Но сообщил, что с Гиласом Юлия встречалась еще реже, чем с Бессом. Во-первых, строгая конспирация, влекущая за собой многочисленные затруднения. Во-вторых, Гилас чуть ли не каждый день бывал занят в театре и на пирах. В-третьих, Гилас хотя и был истинно по-гречески разносторонним развратником, но женщинам предпочитал мужчин. В-четвертых, с женщинами Гилас любил, как он говорил, музицировать, то есть… Можно я обойдусь без дальнейших подробностей?.. Некоторым эта экзотика, может, и нравилась. Но Юлии она, похоже, скоро наскучила, если не опротивела.

Наконец… у нас получается в-пятых?., вдобавок ко всему Гилас был пьяницей: когда у него случались запои, он не мог уже ни с одной женщиной…

Он и в театре, бывало, как у Горация:

— Вардий мне процитировал из этой сатиры и сообщил, что с Гиласом иногда случалось нечто подобное.

Подводя итоги этой стадии — второй стадии первого этапа, — Гней Эдий сообщил мне, что она завершилась вскоре после майских Флоралий. Юлия перестала предаваться любовным играм и с Бессом, и с Гиласом, хотя не порвала с ними окончательно и изредка навещала их, но уже не одна, а в обществе Домиции Марцианы или Помпонии Карвилии, уже не в одежде рабыни, а в скромном одеянии, старательно пряча лицо под накидкой, Домиция же и Помпония нарочно ярко одевались, чтобы бросаться в глаза. Как правило, их сопровождал и кто-то из доверенных адептов-мужчин: Криспин или Вардий. Да, Гней Тутикан, как он тогда назывался, мой рассказчик! Юлия приблизила его к себе в середине апреля, после того как ее покинул, не объясняя причины, Семпроний Гракх.

Причина, впрочем, была ясна. Хотя Юлия, как мы помним, в начале года покинула своих адептов и с Бессом и с Гиласом встречалась скрытно от всех, кроме Фебы, некоторая, так сказать, информация все-таки, наверное, просачивалась. И когда Юлия после Флоралий снова стала приглашать к себе своих друзей и поклонников, все радостно откликнулись — но не Гракх. Гракх всегда находил какие-то уважительные поводы, чтобы не явиться на зов…С сыном Марка Антония изысканный Семпроний привык делить Юлию; с потным гладиатором и с грязным актером — нет, не желал, — такой диагноз поставил Гней Эдий и именно так выразился.

Вардий также присовокупил, что у Бесса и у Гиласа, при всём их различии, было, помимо их славы, еще одно общее свойство: и тот и другой, если смотреть на них с некоторого расстояния, весьма напоминали Феникса, и ростом, и телосложением, и даже овалом лица.

VIII. Третья стадия состояла из одного только события. В июньские календы, когда в Городе и в его окрестностях праздновали Карналии, по приказу то ли Юла Антония, то ли самой Юлии была приготовлена поместительная лодка. У нее была вызолочена корма, весла были посеребрены, паруса были прикреплены пурпурного цвета. Юлия и ее адепты сели в эту диковинную лодку неподалеку от мавзолея Августа и поплыли вверх по течению Тибра. Гребли два сенатора, семь всадников и четыре плебея, все одетые в костюмы рабов. Ими командовал Луций Авдасий, на деньги которого наняли и оснастили лодку. На флейте прекрасно играла Феба, на кифаре — довольно сносно красавица Домиция Марциана, в дудку дудела уродливая Помпония Карвилия, как умела. Подпрыгивая, выскакивая и гримасничая руководил этим маленьким оркестром Квинтий Криспин, одетый в костюм мохнатой цикады. Остальные адептки в одеждах нереид или харит стояли одни у руля, другие — возле канатов. Десять Юлиных щеголей, точь-в-точь эроты на греческих фресках, с опахалами окружали шитый золотом балдахин, утвержденный в центре лодки. А под балдахином на устланном пурпуром ложе возлежали Юлия и Юл Антоний. Юл был облачен в доспехи со шлемом и изображал собой Марса, а Юлия была одета так, как на картинах рисуют Афродиту или Венеру.

Зрителей у этого странного зрелища было немного, так как основные массы народа чествовали Карну либо в Городе, либо в Гелернской роще, где понтифики приносили положенные жертвы. Но те, которые случились на берегу, шли и бежали за лодкой, восхищенными криками приветствуя плывущих.

Тут Эдий Вардий счел, наконец, возможным обратить мое внимание вот на какую деталь, вернее, на множество деталей: плавание на эдакой лодке, и ранее — ночные проделки, а до этого — факелы на пиру, и еще ранее — рыбалка с ныряльщиком и насадкой на крючок давно уже пойманной и даже закопченной рыбы, и даже само название «амиметобии», которое было присвоено юным щеголям, — всё это было, так сказать, позаимствовано из похождений Марка Антония и Клеопатры: те именно так забавлялись и развлекались на Кидне и в египетской Александрии.