Сергей Юрченко - Скопец, сын Неба

Ставший старшим в доме Иоанн - Марк принимал двоюродного дядю и кузенов радушно, как и прежде. Это было очень кстати, особенно в праздничные дни, когда Иерусалим наводнялся паломниками. Все дома, постоялые дворы, караван-сараи были переполнены. Людей в них оказывалось больше, чем квадратных метров.

В этот раз Зеведей почти не покидал дома, если не считать походов к купальне и официального визита к первосвященнику Анне, второму лицу в Синедрионе после его зятя Каифы. Анна заведовал работой местных судов Иудеи и Галилеи, он был, выражаясь по-римски, главным цензором Израиля. Его богатый дом находился в элитном квартале саддукеев на горе Сион южнее дворца Ирода, в котором ныне обитал его сын Антипа, тетрарх Галилеи и Переи. Галилейские суды формально были подотчетны ему, но тетрарх, мечтающий со временем стать царем всего Израиля, как его отец, избегал конфликтов с Синедрионом, желая иметь его на своей стороне в политической борьбе с тетрархом Иудеи - Понтием Пилатом. Он надеялся, что римский прокуратор своей солдафонской политикой окончательно провалит собственную миссию, и тогда Антипа убедит Рим присоединить Иудею к его Галилее.

Во дворе дома Анны Зеведей встретил многих своих коллег - левитов, занимающих должности судей, которые явились засвидетельствовать свое почтение первосвященнику. Седой старец, большую часть своей жизни проведший на вершинах власти, с вельможной мягкостью отмахнулся от доклада Назаретского судьи, а узнав, что Зеведей болен, посочувствовал ему и ласково отпустил. Возвращаясь с аудиенции верхом на осле, которого предоставил Марк, судья очень хвалил сыновьям благочестие, ученость и патриотизм первосвященника Анны.

- Вот только жаль, что такой ученый человек не верит в воскресение и вечную жизнь, - заключил он.- Родовая гордыня мешает саддукеям принять учение Гиллеля.

- По-гречески они называются аристократами,- тихо пояснил Иоанн.

- Твоя тяга к знаниям похвальна, сын мой, но помни: вся мудрость в Торе и пророках, ибо их устами говорит Бог.

- А как же александрийский раввин Филон, который пишет о греческой философии?

- Раввин плохого не напишет. И все равно я не одобряю эти модные увлечения. Евреи говорят по-гречески, носят римские тоги и живут среди статуй. А это уже грех.

В день очищения, 10 тишри Зеведей был во дворе Храма на своих ногах, поддерживаемый сзади сыновьями. Толпы повсюду стояли плотно, как колосья в снопе. Тысячи голов, покрытых платками, мерно покачивались, будто пшеничное поле на ветру. Зеведей держался изо всех сил. Ноги горели раскаленным железом. День покаяния стал для него днем боли. Вокруг люди с молитвенным выражением лиц беззвучно шептали псалмы восхваления, их взоры были направлены вверх за стены жреческого двора, где совершалось таинство. В полуобморочном состоянии он шептал псалмы вместе со всеми, смутно различая происходящее. Боль, которую он испытывал, была такой пронизывающей и всеобъемлющей, что этот не могло быть явью. Это было во сне.

Наконец, поднявшиеся клубы дыма над алтарем возвестили всем в Храме и за его пределами, что жертва искупления принесена. Настало время Божьей жатвы. Десятки тысяч людей, как подкошенные серпом, разом пали ниц и приложили головы свои к земле. В это время Верховный жрец Каифа в золоченом наплечнике с драгоценными застежками и подвесками, с кадильницей в руке входил в Святая-Святых за вавилонскую завесу. На голове его была диадема, на диадеме выбиты четыре буквы (тетраграмматон) запретного имени Господа, которое открылось Моисею на горе Синай - Яхве (Иегова , Сущий). Именно это имя в этот день единственный раз в году Верховный Жрец смел произнести, войдя в обитель Бога. Мертвая тишина стояла в Храмовом пространстве и в пространстве всего Иерусалима. Творца Вселенной называли по имени.

Для Зеведея получасовое выстаивание на коленях стало последней мукой. В нескольких местах кожа на его раздутых ногах лопнула, из трещин сочилась кровь и липкая жидкость. Он ждал, когда Верховный Жрец войдет в Святая-Святых и произнесет магическое слово, и весь народ благоговейно повторит его про себя. Слезы текли из глаз его. И этот момент настал. И Зеведей простонал имя Господа, и кожа трещала на его ногах, и слезы человеческой ничтожности лились из него, и он потерял сознание. А потом Иоанн с Иаковым вынесли его безжизненное тело будто камень из Храма.

Торжественная служба закончилась. Паломники из иудейских и галилейских городов, из Египта, из Азии, из Греции и Рима праздновали день очищения по всему городу. Дозорные на башнях Антоньевой крепости в своих алых плащах с любопытством или пренебрежением наблюдали за ликованием покоренного ими народа, который принес в этот мир своего незримого бога и вместе с ним - религиозный фанатизм.

К празднику Суккот через пять дней Зеведей был уже дома в родном Назарете. Дорогу назад он почти не помнил, так как все это время лежал в бессильном забытьи и уже не чувствовал дорожной тряски.

Дома судье стало легче. Чудо свершилось. Он почувствовал себя так хорошо, что захотел вместе со своим народом пожить несколько дней в шалашах на сырой земле, чтобы набраться от нее жизненных сил. Сыновья отвезли его к подножию города-могильника, где у Зеведея имелся небольшой виноградник, приобретенный им по случаю почти задаром. За виноградником смотрел и ухаживал круглый год безропотный и малословный человек по имени Захария. Рядом находился его собственный клочок земли, так что Зеведей легко мог сравнить состояние двух участков, и каждый раз он убеждался, что Захария радеет о его урожае не меньше, чем о своем. Виноградарь жил здесь же в полуразвалившейся лачуге. Жилистый, худой, прожженный солнцем он сам походил на виноградную лозу. Живя среди этих лоз, он почти разучился говорить с людьми и, кажется, не страдал от одиночества. На Зеведея он работал за символическую плату. Судья почти искренне верил, что таким труженикам, как его безропотный виноградарь, деньги не нужны. Зачем бедным людям деньги? Дай хорошей овце или доброму коню мешок серебра. Они не станут его есть. Он им не нужен. У Захарии нет дома, нет семьи, нет должности, которые требуют расходов. Он одет и накормлен. Чего же еще ему желать?

- Захария, тебе что-нибудь нужно? - каждый раз по приезде спрашивал судья. - Скажи, не стесняйся.

- Благодарю, господин. Ничего не нужно.

- Если кто тебя обижает в деревне, скажи - не бойся. Я разберусь.

- Благодарю, господин. Никто не обижает.

- Может, тебе какую-нибудь вдову приискать?

- Благодарю, господин. Не нужно.

Зеведей дарил ему свое покровительство, но для тихого, одинокого, почти нищего Захарии его покровительство было ненужной роскошью. Он ни с кем не судился, никому не мешал. Он воспринимал бессовестную эксплуатацию судьи как должное и не осуждал его даже в сердце своем. Он давно привык к тому, что богатые любят получать свое даром. Богатым людям всегда не хватает денег.