Марина Друбецкая - Девочка на шаре

— Она говорит, что мать ребенка, упав в реку, реинкарнировалась в рыбу и солнечные лучи будут греть ее через толщу воды, — произнес переводчик.

— Да, ладно тебе, Матвей, нести эту чушь про реинкарнацию, — зло ответил Эйсбар.

Дальше — формальности. Матвею Тимофеичу за молчание было выплачено вознаграждение, которое он благосклонно принял. Для ребенка нашли кормилицу. Эйсбар поселил ее в дальней комнате. С помощью телеграмм, в изобилии отправленных из Бомбея и с борта парохода, на котором через две недели Эйсбар отбыл в Россию, были сняты две комнаты в доме Беланже на Арбате и нанята помощница. Не очень верилось, что «существо» — так Эйсбар называл про себя ребенка — выживет в северном городе. Впрочем, он не очень этого хотел.

Дома его ждал хлам, осевший в комнатах с момента сборов, и телеграмма, подписанная секретарем князя Долгорукого, товарища министра по вопросам идеологии. Князь ждал его к себе по прибытии; синематографические материалы по описи должны были быть сданы в студийную контору. «Ах, Долгорукий — всюду-то у него руки», — злобно пробормотал Эйсбар и, рухнув в свое любимое продавленное кресло, достал портсигар, свернул сигарку, вдохнул дым с холодной фиалковой отдушиной — и только теперь огляделся. Декорации закончившейся жизни. Ворох черновиков к фильму, который теперь вызывает оскомину скуки. Две потрепанные книжки сценария об обитателях пивнушки на Рогожском рынке — помнится, хотелось за него взяться, чтобы попугать того же Долгорукого злобными алчными физиономиями революционных деклассантов. Брошенные вещи пахнут старостью. В стекле книжного шкафа узкая фоточка Ленни Оффеншталь: подпрыгивает на одной ножке — эдакая цапля-гимназистка, гвоздик в шляпке, который оказался очень крепким, судя по слухам. Впрочем, у этой девчонки было главное — совершенно естественная, безоговорочная смелость. Найти ее? Нет, веселое, свежее, безоглядное — это, пожалуй, сейчас не для него, слишком будет походить на выстрел в упор.

Он встал, подошел к шкафу — распахнул дверцы: на вешалках затихли висельники в виде темных костюмов, две черные блузы, синее бархатное пальто с собольим воротником — форсил после оглушительного успеха «Защиты Зимнего». Поморщился — теперь эти мрачные цвета вызывали брезгливость. Надо было и правда сбежать там, в оранжевой Калькутте — потеряться, раствориться, купить немецкий фотографический аппарат и наняться к какому-нибудь англичанину снимать события в местном клубе или роды маленьких наследников больших изумрудов. Назвать ателье «Одно мгновенье на закате».

Так, не расстегнув чемоданы, он и уснул, не раздеваясь, на диване, закутавшись в старый плед. Проснулся на рассвете, вышел на морозный воздух, узнал у дворника, в какой ресторации можно получить завтрак.

Когда князь Долгорукий пришел в присутствие — после несколько внушительных порций кофе с молоком и армии булочек с медом, от которых его напрасно пыталась отучить обворожительная Лизхен, — ему сообщили, что господин Эйсбар был утром, не дождался и теперь вернется после обеда. Князю любопытно было взглянуть, как изменила лучшего режиссера империи заморская страна. Безусловно, на съемки он заслал сексота-переводчика. Кажется, Эйсбар жаловал Матвея Тимофеевича Птицына, любившего представляться «клиенту» матросом. Жовиальный человек — завитые усы, уютная основательность: таким неврастеники сразу доверяют. Надежный Матвей Тимофеич и руководил погрузкой пленок.

До последнего момента Долгорукий не верил, что Эйсбар вот так просто возьмет и вернется в Россию. Он прекрасно помнил наполненный ненавистью взгляд Эйсбара в тот день, когда из знаменитой ныне «Защиты Зимнего» именно он, Долгорукий, приказал изъять эпизод, в котором буйная фантазия автора обрекала царскую семью на смерть. А тапер омерзительно ловко и «выразительно» обыгрывал в высоких октавах стоны великих княжен! Ничего святого! Тапер лишился ангажемента пожизненно, а Эйсбар, как подтвердилось, слишком хорошо покупается на бюджеты помпезных постановок. Сверкнул ядовитым взглядом и стерпел. Фрагмент пленки успели вырезать прямо перед премьерой, когда публика уже прогуливалась по фойе Мариинки, а режиссер принимал поздравления. И ведь был, каналья, приглашен в царскую ложу для благосклонной благодарности. И ведь вовремя выявили крамольную фантазию! Страшненький эпизод — зачинщики переворота, будто бы вырвавшие у Временного правительства власть, решаются на полное изничтожение царской фамилии и сбрасывают тела в шахту. Талантливо снял зверье беспардонное — «яркий визуалист», так кажется, его критики величали. Чуть не прохлопали. Однако успели — работали грубо: пленки резали прямо в проекционной. Ах, был бы у Эйсбара нечаянно пистолет — начал бы палить прямо из ложи, увидев, что его гениальное творение, видишь ли, обкорнали. Ох уж эти авторы — цирк амбиций, и амбиции те скачут, как зайцы на сковородах, да как слоны топают!

Долгорукий вдруг разнервничался. Эйсбар — крепкий господин. Вот двести человек массовки одним приказом на погибель послал в Калькутте и, говорят, глазом не моргнул. Можно было англичанам отдать его на растерзание или в местную тюрьму сплавить — но ведь сам император заступился, просил посодействовать. Уж больно ценят они «Защиту Зимнего», на века сделанную. Сто лет пройдет и двести, а все будут зрители смотреть, как насмерть стояли молоденькие офицеры в Зимнем дворце, и у самого юного выкатилась одна слеза, и в ней, как в волшебном сферическом зеркале, отразился оскал революционных матросов и их предательские штыки. Ах, из-за таких кадров и приходится мириться с этим, с позволения сказать, национальным талантом.

Долгорукий встал у окна — снова пошел снег, и улицы и переулки быстро превращались в лабиринт из уютных белых перин. Его контора располагалась на девятом этаже нового доходного дома в Замоскворечье, совсем недалеко от Кремля, дом стоял на горе, и вид открывался необыкновенный.

Без стука отворилась дверь, и вошел Эйсбар. Загорел, теперь стал уж по-настоящему нагл. Мужлан. Слухи про его поганую связь с еще одним любимцем публики — Жоржем Александриди — видимо, не пустое место.

— Сергей Борисович, рад приветствовать! Польщен визитом, — спокойно проговорил князь, не подавая виду, что зол на неожиданное, минуя секретаря, вторжение. — Значит, из дальних странствий…

Гость пожал плечами, демонстрируя явную несклонность к официальным приветствиям.

— Да, и правда, что говорить. Мы же все увидим в вашей новой великой фильме, которая всколыхнет русскую и европейскую общественность. Тема Бога и человека, реинкарнаций, индуистская философия — это так модно сейчас, нам всем, северянам, пора посмотреть на Восток. — Князь болтал, подступаясь к единственному вопросу, который его интересовал. — Про великое несчастье на съемках мы знаем. Располагаете ли вы документальными свидетельствами? — спросил он прямо.