Марина Друбецкая - Девочка на шаре

— Мой народ! — гордо нашептывал он Эйсбару. — Аве, Цезарь!

Сели в первом ряду. Толпа успокоилась, однако Эйсбар чувствовал себя крайне неуютно, сидя к ней спиной. Пошел ролик. До последнего момента Эйсбар не верил, что увидит на экране собственные кадры, не верил, что они все-таки существуют, что все происходящее вокруг него — правда. Но — вот на плохо натянутом экране возник подсвеченный софитами абрис темного леса, телега, холеная белая рука с падающим перстнем… шахта… тела убитых… Он зажмурился. Нет, это бред! Бред! Этого не может быть! Ведь в самом деле… в самом деле все это выглядит как пропагандистский трюк, агитка, сделанная на заказ! И кому теперь докажешь? Он вскочил и побежал из зала. Александриди тенью несся за ним. Выскочили на улицу.

— Где? Где еще?! — кричал Эйсбар, схватив Жореньку за грудки и тряся изо всех сил.

— Прекрати, Серж! Испортишь костюм! Хочешь видеть — поехали.

Они поехали в маленький кинотеатрик на другом конце Москвы. Здесь было почище, посолидней. И публика другая, все больше студенты, мелкое чиновничество, гимназисты старших классов. Распорядитель, улыбчивый говорливый юноша — «Честь! Честь! Спасибо, что посетили! Надеюсь, после показа не откажетесь выйти к людям. Накопилось множество вопросов» — затолкал их в какое-то подобие ложи.

— Иди, милый, скажи людям, что на все вопросы у нас есть ответы, — царственно отпустил его Жоренька. — И коньячку нам с господином Эйсбаром поскорее.

Погас свет, и Эйсбар снова почувствовал себя в пространстве бреда. Сколько же у них копий? Он ущипнул себя, чтобы вернуться в реальность, и тут в зале неожиданно зажегся свет. Двери распахнулись. В зал ворвались жандармы, поднялся крик, кто-то вскакивал на стул, кому-то заламывали руки, кого-то тащили к дверям. Один студентик вырвался из рук жандарма и по парапетам лож стал быстро карабкаться наверх. Жандарм выхватил револьвер, пальнул в воздух. От испуга студентик сорвался и камнем полетел вниз. Лицо Жореньки осветилось каким-то вдохновенным экстатическим восторгом. Он схватил Эйсбара за плечо. Тот хотел было вырваться, но Жоренька сжал еще крепче:

— Сиди, сиди! — в ажитации шептал он. — Смотри, как мы боремся за правое дело! Не бойся, тебя не тронут, ты — великий. Арестуют малышню, и то для виду.

Вдруг он сунул два пальца в рот, свистнул и полез через бортик ложи в зал.

— Наших бьют! Сарынь на кичку! — орал он дурным голосом.

Из кармана его шелкового летнего пальто что-то тяжелое выпало на пол, но Жоренька ничего не заметил. Эйсбар наклонился и поднял выпавший предмет. На его руке лежал маленький серебряный пистолет с изумрудом на рукоятке. Эйсбар быстро сунул его в карман и вышел из ложи.

Он сразу нашел черную лестницу и спустился по ней вниз. Долго шел подвальными коридорами, выбрался из кинотеатра с другой стороны улицы, нырнул еще в один двор. Погони не было, но противно было от того, что он уже начал играть чужую роль, влез в чужой костюм, подставил лицо чужому гриму и вот теперь запутывает чужие следы. Спасли бы титры! Перескакивая через лужу, он оступился, поднял фонтан брызг и подумал: «Если бы сейчас по темному переулку светловолосой колонной прошел титр „Конец фильмы“, то все бы и закончилось». Но — не его счастье. Так или иначе — кто же поставляет материалы «Защиты…»? Неужели Викентий? Завербован деятелями «Черного солнца»? Ведь только он знал, что этот эпизод проявлен и вставлен в фильм. Собственно, он сам его и смонтировал. Никто пленок, кроме него, в руках не держал. Нет, непохоже на него. Или — напрочь проигрался и готов продать все, что угодно? Схоронил обрезки пленки и торгует ими?

Он вышел к Арбату и вдруг понял, что находится поблизости от того дома, где живет младенец. Почему бы не провести там ночь? Аресты для виду — хорошая формулировка. Браво, Жоренька! А если — нет? Он поднялся на второй этаж и позвонил. Испуганная няня впустила его — так поздно он еще не приходил. Молча, минуя комнату младенца, он прошел в заднюю комнату, бросился не раздеваясь в кресло и провалился в сон. Спал словно умер, словно камнем упал на дно реки. Сон был тяжелый, вязкий и прервался внезапно — кто-то вытащил его на поверхность. Няня трясла его за плечо. В окно било солнце. Няня что-то говорила ему на своем ломаном английском. Он с трудом понял, что горничной еще нет, а няне надо выйти.

— Десять минут, десять минут, — свистела она.

Он кивнул. Хлопнула входная дверь, и он остался один в квартире. Не один — с «существом», как он по-прежнему называл ребенка. Из соседней комнаты доносилось сопенье, повизгиванье, вскрики. Он вошел в комнату. Шторы были задернуты, и в комнате царил полумрак. С некоторой опаской Эйсбар подошел к кроватке, взглянул на существо и — на мгновение ему показалось, что на него смотрит… он сам. Только что, проходя мимо зеркала, он видел свое отражение. И вот… Во взрослом взгляде существа (в полутьме было не очень видно, что один глаз — карий, а другой — зеленый, но Эйсбар знал это) были тревога и раздражение. «Существо» смотрело на него из фланелевых пеленок пристально, не отрываясь, не мигая. Хлопнула дверь — вернулась няня. Обнаружив Эйсбара рядом с кроваткой, она снова засвистела-залопотала. Эйсбар разбирал что-то о том, что ребенок показывает чудеса выживаемости, карабкается по своей крохотной жизни, как обезьянка по лиане, хватается лапкой за ветки, не дает себе упасть в бездну. Эйсбар слушал и не слушал. «Ему надо дать имя», — думал он.

В ресторации неподалеку он спросил крепкий кофе, калачи и газеты. Первым делом развернул «Ведомости». Газета солидная. Ерунду писать не будет. Ну да, конечно. На второй полосе: «ПРЕСТУПНЫЙ КИНОСЕАНС». «В синематеке на окраине Москвы… в очередной раз… группа экстремистски настроенной молодежи… присутствовали экс-звезда синематографа г-н Александриди и печально известный автор…» Ага, он уже «печально известный»! Так, далее. «Наша доблестная жандармерия… приняты оперативные меры… арестовано более двух десятков человек… в Матросской Тишине… г-ну Александриди и г-ну Эйсбару удалось скрыться…» Ай да Жоренька! Ай да любезный друг! «Аресты для виду»! К чертовой матери для виду! Но что это означает — «удалось скрыться»? На него тоже объявлена охота? И куда, позвольте поинтересоваться, деваться? Он крупными глотками пил кофе и лихорадочно думал. Глупости! Какие глупости! Если бы его хотели арестовать, давно сделали бы это. Он ни от кого не скрывается, сидит спокойно в ресторации, пьет кофе, жует калачи. Нет, у него паранойя, не иначе!

Он расплатился, вышел на улицу и как можно медленнее, сдерживая себя, чтобы не бежать и не оглядываться, пошел в сторону Калужской заставы. Сейчас он придет в монтажную и — есть ли Викентий, нет ли его — начнет работать. И все сразу встанет на свои места — пытался он уговаривать себя, но не очень получалось. По коридорам студии он шел, глядя поверх голов, благо его рост это позволял, делая вид, что никого не замечает. Еще один пролет… поворот… другой… Ну слава богу, наконец монтажная. Он уткнулся взглядом в дверь и остолбенел. Огромный амбарный замок болтался в металлических скобках. Он пощупал замок, взвесил его на руке, тупо подергал дверь. Еще раз подергал, сильнее. Рванул на себя. Замок издевательски качал железной башкой и скалился скважиной. Почти бегом Эйсбар устремился в контору управляющего. Теперь он несся действительно ни на кого не глядя, никого не замечая. В конторе, не спрашивая, сразу прошел в кабинет управляющего, краем глаза заметив, как в секретарской барышня за пишущей машинкой испуганно вскочила, и краем уха услышав, как она пискнула. Управляющий — кругленький пожилой человечек, исполняющий при владельце студии чисто технические функции — при виде Эйсбара тоже испуганно вскочил и почему-то забежал за свое кресло. Эйсбару даже показалось, что он не прочь присесть на корточки, чтобы спрятаться за спинкой кресла.