Василий Седугин - Мстислав Великий. Последний князь Единой Руси

Она – чтобы не обидеть:

– Там увидим.

Он блаженно потянулся, проговорил как бы про себя:

– Я надеюсь...

Потом спохватился, спросил:

– Коней запрягать умеешь?

– Приходилось. И не раз.

– Тогда берись.

Она запрягла коней в повозку, подвела ее к Вавуле, помогла взобраться, уложила между тюками с товаром.

– Ну что, тронулись? – спросила, садясь на облучок.

– Двигай потихоньку, – подбодрил он ее.

До обеда ехали на полдень, потом Вавула приказал свернуть на проселочную дорогу.

– Теперь правь прямо, никуда не сворачивай, и мы будем в Полоцке.

Росава подчинилась.

Въехали в леса. Дорога была песчаной, повозка шла ровно. Но потом начались холмы, овраги, небольшие речки. Повозку мотало из стороны в сторону, трясло на ухабах. Она услышала, как Вавула начал постанывать. Остановила повозку, переползла к нему.

– Что, плохо?

– Горит все внутри, как гвоздь раскаленный вбили, – превозмогая боль, ответил он. – Посмотри, что у меня там?

Она размотала окровавленную повязку, и ее замутило. Рана вскрылась, из нее сочилась кровь и светлая жидкость.

– Надо остановиться на несколько дней, – решительно сказала она. – Иначе ты погибнешь.

Он не возражал. Наскоро перевязав рану, Росава завернула лошадей обратно и вернулась к реке, которую только что переехали. Здесь нашла просторную полянку, распрягла коней, стреножила их и пустила в высокую траву.

После этого распаковала один из тюков, вытащила пару ковров, расстелила между оглоблями, помогла Вавуле перебраться на них. Потом тщательно промыла рану, наложила на нее вымытые растения (когда-то тетя научила ее врачеванию травами), тщательно перевязала чистыми тряпками.

– Лежи спокойно. Только это тебя вылечит. Договорились?

– Слушаюсь, – ответил он, силясь улыбнуться бескровными губами.

Когда стало припекать солнце, на оглобли накинула полотно, закрыла Вавулу прохладной тенью.

– Совсем хорошо стало, – снова улыбнулся он ей. – Присаживайся рядом, мне с тобой сразу легче становится.

По дороге она купила хлеба, солонины, яиц, репы, лука, так что можно было с неделю никуда не отлучаться. На обед сварила суп из солонины и репы, стала кормить Вавулу, но он хлебнул несколько ложек и отказался.

– Поешь немного горяченького, – настаивала она. – Тебе надо сил набираться.

– Не хочется что-то. Пить дай, горит внутри.

К вечеру ему стало хуже. Рана набухла, загноилась. Росава меняла повязки, прикладывала к пылающему лбу мокрые тряпки, они быстро высыхали, как на печке.

– Ничего, ничего, еще немножко переборю себя, и все пройдет, – успокаивал себя Вавула.

Ночью он беспокойно метался во сне, но утром полегчало, он даже подмигнул Росаве:

– Я же говорил, что двужильный!

Но к вечеру ему стало снова плохо. Он весь горел, как в огне. Из раны постоянно тек гной, Росава не успевала менять повязки. Вавула ловил ее руки, шептал горячечно:

– Не уходи от меня, Росава. Я боюсь тебя потерять. Я всегда тебя любил. С детства любил. Никакой другой девушки у меня не было, только тебя видел. Наконец-то мы остались вдвоем. Мы теперь никогда не расстанемся. Обещаешь мне?

– Обещаю, – сквозь слезы отвечала она, видя, как он угасает.

– Как приедем в Полоцк, сразу пойдем в церковь и обвенчаемся. Дом я построю... Нет, не дом, а целый терем возведу на просторном месте, рядом выкопаю пруд, деревьями обсажу, рыбу разведу. Ты веришь мне?

– Верю, верю, Вавула! Только выздоравливай поскорее!

– Мне обязательно надо выздороветь, подняться. Я всю жизнь прожил в бедности, на конюшне спал вместе с лошадями. А теперь у нас с тобой такое богатство! Мы славно заживем, нам люди будут завидовать. Я человеком наконец-то себя почувствую!

– Да, да, Вавула! Все будет так, как ты говоришь. Крепись, набирайся сил. Нам бы только из этого проклятого леса выехать, а там все наладится.

Ночью он стал бредить, Росава не сомкнула глаз, ухаживая за ним. Когда рассвело, взглянула на его лицо, и ее охватило чувство отчаяния. У Вавулы заострился нос, от него к уголкам рта с двух сторон протянулись белые полосы. Это были предвестники смерти. Она молча заплакала.

Вавула вдруг взглянул на нее мутным, лихорадочным взглядом, в нем на мгновенье проявился интерес, говоривший о проблеске сознания.

– Ничего, – сказал он хриплым голосом. – Я еще поборюсь с курносой. Главное, ты не раскисай. Возьми мою ладонь, прижми к своей груди. Это мне придаст новые силы. Не уходи никуда, а я посплю немного.

В полдень он скончался.

Она долго сидела возле его изголовья. Вавула, Вавула, нелюдимый и отчаянный парень... Жили в соседях, росли вместе. Сообща развлекались детскими играми, поверяли друг другу нехитрые тайны. Приставал он порой к ней со своими ухаживаниями, но никогда она всерьез их не воспринимала, относилась шутливо. А он, оказывается, прикипел к ней всем сердцем. И вот пришлось ей закрыть навсегда его глаза...

Вздохнув, она поднялась, долго смотрела на медленное течение реки, словно спрашивая у нее совета, как поступать дальше. Наконец направилась к повозке, вынула лопату и стала копать могилу. Место выбрала на высоком обрывистом берегу, чтобы не размыло весенним половодьем. По лесу ходили дикие звери и могли добраться до покойного, поэтому могилу выкопала глубокую. Затем, завернув в ковер, бережно опустила в нее тело, забросала землей, на холмике поставила крест, прочитала молитву.

Усталая, присела на бережок, начала думать, куда ехать, как поступать дальше. В последнее время привыкла, что рядом было надежное мужское плечо – то Мстислава, то Вавулы. А теперь осталась одна, решать приходилось самой, и на какое-то время она растерялась.

Может, вернуться в Новгород, к родным, близким? Всегда помогут, поддержат. Но вдруг вспомнят про гибель смоленского воина?.. А как быть с повозкой купца? Наверняка родные всполошились, послали в розыск. Вдруг перехватят по дороге? Как оправдаться, что сказать? Разбойников редко доводят до суда, где можно что-то объяснить и доказать. Ненависть к ним такая, что сразу при дороге вешают на первом попавшемся дереве.

Нет, в Новгород нельзя. Надо продолжать путь, намеченный Вавулой. Если кто будет расспрашивать, отвечать, что ехала с братом, в пути он внезапно заболел и умер. А ей одной теперь приходится добираться до Полоцка.

Дружину свою Мстислав из Новгорода увел в Ростов, который был тогда владением отца. Вместе с воеводой Скрынем подняли верных людей, усилили караулы, кое-где стали ремонтировать стены, подправлять ров. Ждали нападения Давыда Святославича, но он так и не появился.

Через месяц в Ростов прибыл Владимир Мономах. Обнял сына, они пошли во дворец. Окружающие улыбались, глядя на них: вымахал сын ростом с отца и обличьем и повадками пошел тоже в него, такой же кряжистый, с крепкими руками, глубоко посаженными глазами, с крупным горбинкой носом, небольшими жесткими губами. Походка тяжелая, уверенная.