Ирена Гарда - Мата Хари. Танец любви и смерти

Стройный, светлокожий, с красивым лицом и темно-русыми волосами, капитан стоял у граммофона, пытаясь найти пластинку с подходящей для танцев музыкой. Маргарета увидела его профиль и поняла, что пропала.

Проходя мимо, она уронила платок. Он поднял. Она поблагодарила. Он пригласил на танец. Она согласилась. С того момента они стали неразлучны.

Вадим не походил на других мужчин, не пытался выставлять ее напоказ или тут же тащить в постель. Как и Аллор, он читал ей стихи – не только Верлена, но и Рембо, Малларме, Аполлинера, Бодлера, а также по-русски – Пушкина и других поэтов, о которых она совсем ничего не знала. На следующий день он повел ее на концерт Дебюсси, где они сидели рядом, слушая божественные звуки, а потом проводил в отель и, поцеловав руку, удалился, не сделав даже попытки остаться на ночь.

Маргарета растерялась. Казалось, на него не действовали выверенные на десятках мужчин приемы обольщения. И чем дольше он не давался ей в руки, тем сильнее разгоралось в ее сердце чувство, похожее на любовь.

Они гуляли по набережной Сены, и он рассказывал ей о России, а она смотрела на его лицо, и вместо описания Петербурга или Териоки мечтала услышать слова любви. Когда он что-то говорил или декламировал, она смотрела на его лицо, сравнивая с изваяниями греческих юношей Лисиппа или Мирона. Странно, но в гражданской одежде он выглядел не хуже, чем в мундире, но как-то мягче, роднее и ближе. Наконец она не выдержала.

– Вадим, скажите, вы не любите женщин?

Маслов, описывавший в этот момент Невский проспект зимой, непонимающе посмотрел на свою спутницу.

– Почему же, люблю. Я нормальный мужчина, и ничто человеческое мне не чуждо.

– А француженок?

Он по-мальчишески улыбнулся и, подняв руку, поправил выбившуюся из-под ее шляпки прядь волос.

– Люблю. И голландок тоже… Некоторых…

– Так почему же вы…

– Вы очаровательны, Маргарета, но я завтра уезжаю на фронт. И кто знает, что там может произойти. Я не хочу оставлять за собой несбывшиеся надежды и разбитые сердца.

Такая логика была для нее внове. Обычно мужчины просили ее благосклонности, упирая именно на то, что им скоро на фронт, и ее любовь (читай, тело) – последняя радость в их скоротечной жизни.

– А если бы сейчас было мирное время?

– Тогда бы мы с вами вообще не встретились. Мои родные нашли мне богатую невесту, и я бы вел праздную барскую жизнь в имении где-нибудь под Воронежем.

Слово «Воронеж» ничего ей не говорило, но женским чутьем Маргарета поняла, что такая перспектива его совершенно не радует.

– Твои родители бедные? – продолжила она допрос.

Маслов на секунду задумался.

– Я бы так не сказал. Но отец хочет, чтобы я сделал выгодную партию, тем более сейчас, когда много мужчин погибло на фронте.

– Ну да, конечно, невест после войны будет море – только выбирай, – хмыкнула она. – И ты выполнишь требования отца?

– У меня нет своих денег, – тихо заметил ее спутник, глядя на Ситэ, – вернее, их не хватит на двоих. А желать смерти родителям я не могу и не хочу. Прости, мне бы не хотелось тебя обманывать…

У Маргареты сжалось сердце. Какой же надо было быть тупой и бессердечной стервой, чтобы вот так, как она, унижать любимого мужчину, заставляя признаваться в своей бедности!

– Это ты меня прости, – схватила она его за руку в порыве раскаяния, – я совсем не хотела тебя так мучить! Давай вернемся в отель, пожалуйста!

На ее ресницах задрожали слезы. Прогулка явно не задалась.

Расстроенный Маслов остановил проезжавший мимо экипаж, помог даме в него забраться, затем запрыгнул сам и назвал адрес. Всю дорогу они молчали. Маслову было стыдно смотреть своей спутнице в глаза, а она кляла себя последними словами за бессердечие. Ей, сорокалетней женщине, стоило десять раз подумать, прежде чем задавать глупые вопросы двадцатилетнему мальчику, который и так чувствует себя не в своей тарелке из-за разницы в возрасте. Какая непростительная ошибка! Занимаясь самобичеванием, она даже не заметила, как оказалась у двери своего номера. Впервые с того момента, как они покинули набережную, Маргарета посмотрела в глаза своего юного спутника.

– Пойдем ко мне, – прошептала она жарко. – Не оставляй меня одну. Я так виновата перед тобой. Если ты меня сейчас бросишь, я этого не перенесу.

На мгновение Вадим заколебался, и ее охватила паника, но потом природа взяла свое, и Маргарета почувствовала, что победила. Срывая друг с друга одежду, они рухнули на постель и бурно отдались давно сдерживаемой страсти, бормоча слова любви на разных языках. Когда первый порыв прошел, Маргарета прижалась щекой к его мокрой от пота груди.

– Мне было хорошо, как никогда в жизни, – прошептала она, мечтая услышать ответное признание.

Он грустно улыбнулся и, ничего не ответив, погладил ее по разметавшимся волосам.

– Что ты молчишь? Тебе со мной плохо? – она подняла голову и попыталась заглянуть в его зеленые славянские глаза, но молодой человек отвернулся. – Вадим, милый, что случилось? Да не молчи же ты!

– Я чувствую себя последним негодяем, – глухо проговорил он и, аккуратно вытащив из-под ее головы руку, сел, повернувшись к женщине спиной.

– Это еще почему? – непритворно удивилась Маргарета, отказываясь понимать загадочную русскую душу.

– Я поддался страсти, хотя не должен был этого делать. Прости!

Пружинисто вскочив, он начал одеваться, стараясь не встречаться глазами с распростертой на постели любовницей.

– Ну, знаешь ли, – в ее душе начал закипать гнев, – это уже переходит все границы! Я тебе что, проститутка, чтобы вот так меня бросить и уйти?

– Прости.

– Что значит «прости»?

Маслов пригладил волосы и, накинув на плечи пиджак, сел рядом с ней на край постели.

– Грета, я знаю, что нравлюсь тебе и… ты мне тоже. Очень нравишься… Но я не могу позволить, чтобы ты питала какие-то надежды, потому что у нас нет будущего. Ты удивительная женщина, одна на миллион, и мне бы не хотелось причинять тебе боль. Я постараюсь больше с тобой не встречаться. Думаю, что так будет честнее.

В его голосе слышалась печаль, а глаза смотрели куда-то вдаль, словно видели ожидавшие их судьбы. Даже не попытавшись ее поцеловать, он тяжело поднялся и, сгорбившись, пошел к двери, постарев сразу лет на двадцать.

В душе Маргареты клокотала ярость, направленная то ли против него, то ли против нее самой. Ярость, которая срочно требовал выхода. Вот сейчас он уйдет, и с ним исчезнет ее надежда на что-то прекрасное и чистое, как дуновение ангельского крыла. Перед внутренним взором сорокалетней женщины встала вся ее беспутная жизнь.

– Ну и проваливай отсюда на все четыре стороны, щенок несчастный! – заорала она, нашаривая руками что-нибудь, чем можно было запустить ему вслед. Подвернулась пудреница. По-мужски размахнувшись, она метнула ее в его спину, но промахнулась. Ударившись о стену, фарфоровая баночка разбилась вдребезги, и в воздухе повисло облачко розовой пудры.