Наталья Павлищева - Даниил Галицкий. Первый русский король

Неизвестно, что именно поразило ханшу больше – умение русского князя говорить на ее языке или столь изысканное выражение. Едва ли ханша когда-нибудь слышала не вопрос, а уверение, что у нее и ее детей иначе как прекрасно и быть не может. Понравилось настолько, что даже глазами в князя стрельнула. Правда, Даниил Романович этого не заметил, он ломал голову над тем, как поднести подарки. Решив не терять времени даром, князь сделал знак служанке ханши, чтоб подняла большой плат, которым на золотом блюде была накрыта шкатулка с украшениями. В следующий миг Даниил в очередной раз возблагодарил Господа и игумена Михаила за такого помощника, как Хитрован!

Женщина и в Сарае женщина, ханша в любви к красивым вещам ничем не отличалась от галицкой княгини, внучки половецкого хана. Ее глаза заблестели, а руки сами собой потянулись к украшениям. Баракчине явно с трудом удалось сдержать себя и выпрямиться с неприступным видом снова. Даниил тоже с трудом скрыл улыбку и поспешил распрощаться. Ханша отпустила его с превеликим удовольствием.

Дело было сделано, и хан, и его хатун остались довольны галицким князем. Позже еще несколько раз князь Даниил бывал приглашен на пиры Батыя, но ему наливали не кумыс, а вино, так велел сам хан, сказав:

– К нашему кумысу не привык, пей вино!

Там же в Сарае Даниил Романович узнал, что его свояк Великий князь Ярослав Всеволодович Владимирский по приказу Великого хана отбыл к нему в Каракорум. Что-то не понравилось Даниилу во взгляде Батыя, когда тот говорил о поездке князя. Галицкий князь никогда не видел Владимирского, хотя они были женаты на сестрах – дочерях Мстислава Удатного. Зато много наслышан о его старшем сыне Александре. Жаль, что не успел встретиться и поговорить с Ярославом Всеволодовичем.

К галичанам пришел митрополит Ростовский Кирилл, бывший в Сарае проездом, радовался, что с Батыем договорено целую епархию в Сарае организовать с епископом и службами непременными. Вот радости-то будет всем христианам! Про владимирского князя Кирилл тоже хмурился, чувствовал недоброе, а про митрополита Кирилла радовался, мол, самое время тому в Никею ехать в сан рукополагаться, чтоб снова был у Руси свой митрополит, русский, а не грек, который при опасности бежал из Киева быстрее ветра. Даниил пробовал возразить, что, может, и не бежал, никто же не знает, но Кирилл Ростовский стоял на своем:

– Цареградец да не бежал? Не поверю! Чего ж не вернулся, когда поганые прошли?

О том, что митрополиту Кириллу и впрямь пора ехать в Никею, князь задумался всерьез. Только как ехать? В Сарае разрешение получать или через угров? И так и сяк опасно, но делать нечего. Согласился:

– Вернемся, сам ему охрану обеспечу и отправлю.

Кирилл много говорил о новгородском князе Александре Ярославиче, но не как о полководце, а как о радетеле церкви. Между прочим обмолвился и об отношениях с папой римским, мол, папа и Ярославу Всеволодовичу объединение предлагал. Этот вопрос очень заинтересовал Даниила:

– Когда предлагал? Что князь ответил?

– Князь веру русскую ни на какую другую не променяет! Мыслю, потому и в Каракорум отправили.

– Чтоб от веры отказался?

– Да нет, не так все просто. – Епископ беспокойно оглянулся, но потом махнул рукой: – Больно много лазутчиков тут. Не ханских, тому про веру слушать безразлично, папских! То и дело то один, то другой вроде мимо проезжает, а потом вдруг остается и все шепчет и шепчет на ухо хану гадости разные про русских.

– Так, может, и впрямь с Римом объединиться, вот вражды бы и не было?

– Что ты, князь?! Русь верой держится, иначе под татарами давно погибла бы вовсе! Пойми, нельзя людям и под ханской пятой, и под папской одновременно быть! И хану отдай, и папе!

– А так разве не дают? Своя-то церковь небось тоже берет?

– Так в своей и остается. Церквям на восстановление идет, обителям… А папе, поди, в Рим отправлять придется.

– Ну, не в Рим… – чуть смутился Даниил.

– К тому же рыцарей разных с крестами да в сутанах, жадных до русского добра, набежит. Я раньше в Пскове служил, знаю. Стоит им на землю своими железными ногами ступить или конем закованным въехать, как русские и не люди вовсе, сразу рабами считают.

– А татары не так?

– Если б рыцари от татар защищали, я молчал бы. Но запомни, князь Даниил Романович, никогда рыцари и папа на твою защиту не встанут, никогда! Ты для них и вся Русь только щит перед Батыем или каким другим ханом.

Даниил вспомнил Дрогичин и вынужден был согласиться. Еще много раз будет сомневаться князь, спорить и даже поссорится с другим Кириллом – митрополитом Киевским, который после ссоры уйдет во Владимир, чтобы крепить единство русской православной церкви. А князь все же выберет союз с папой римским, хотя своей веры не сменит, останется православным.

– Татары тем примечательны, что никакую веру в своих пределах не обижают. Презирать презирают, но не трогают. Говорят, у их Чингисхана завет такой был, чтоб чужих богов не обижать, но чтить только своих. Слышно, в Каракоруме самые разные церкви есть, и христианские, и магометанские, и всякие другие. Батый у себя тоже так хочет.

– Вот и у нас на Руси так надо, чтоб не мешали одни другим!

– Так ведь чтоб не мешали! А папских толстомордых только пусти, вмиг их власть окажется! Нет, Даниил Романович, Русь жива, пока вера наша жива!

Разговор не нравился князю, который и без того сомневался, и он поспешил перевести на другое:

– А все же почему за князя Ярослава Всеволодовича боишься?

– А из-за этих ушлых и боюсь. Он вроде сначала-то и решил им какую волю дать, а потом, когда Ярославич их побил и обещал бить столько, сколько на землю Русскую наползать станут, и отец от договоров отказался. Папа такого не потерпит, чую, оговорили нашего Ярославича перед погаными, они это умеют…

Разговор прервало появление посланника от хана, Батый звал на пир. Пришлось распрощаться с разговорчивым и убежденным в своей правоте ростовчанином Кириллом.

Ростовский епископ не успел рассказать князю о русской женщине из Волыни, которая вчера подошла к нему нежданно и попросила защиты. Лицо ее изуродовано шрамом, но по всему видно, что раньше была красавицей. Ее муж сотник только что помер, и теперь женщине угрожала голодная смерть, как любой другой на ее месте. Никому не нужная некрасивая вторая жена… Кирилл сразу почуял недоброе, она словно заранее просила прощения за грех самоубийства, а потому оставил бедолагу у себя. Никто интересоваться ее судьбой не стал, в Орде достаточно красивых женщин.

Сказал, что как раз в Сарае галицкий князь, что можно вернуться, но та шарахнулась, словно от зачумленного, и епископ решил, что шрам получен не в Орде, а на Волыни. Отвел к своему жилищу, пообещав забрать в Ростов. Кажется, это очень обрадовало женщину. Правда, она упорно пока не называла своего имени, но Кирилл надеялся, что со временем оттает и все расскажет сама.