Джеймс Миченер - Источник

И как-то утром, когда он должен был быть у красильных чанов, Аарон выскользнул из задней двери красильни и, торопливо миновав окраину города, нырнул в дверь своего дома. Убедившись, что жена гуляет с детьми, он ворвался на половину Шимрит. Внезапно представ перед ней, он схватил женщину и стал яростно целовать ее.

Она попыталась оттолкнуть его, но с мастерством, отработанным в воображаемых сценах, он телом прижал ее руки. Одной своей рукой он зажал ей рот, а другой отбросил свободную накидку, так что она предстала перед ним голой. Он продолжал срывать с нее одежду, а Шимрит, полная ярости, отбивалась, тщетно пытаясь справиться с его силой. Когда на ней почти не осталось одежды, он, продолжая зажимать Шимрит рот, свалил ее на пол, после чего грубо и жестоко загнал ей в тело свой массивный член.

Когда борьба достигла финальной стадии, она испугалась, что потеряет сознание, потому что едва могла дышать, но, почувствовав, как он входит в нее, как его жаркое звериное дыхание обжигает ей шею, она отчаянным усилием вывернулась, нанеся Аарону удар коленом и расцарапав ему лицо. Эта неожиданная боль разъярила красильщика, и, уже не владея собой, он нанес ей жестокий удар кулаком в лицо, от чего Шимрит едва не потеряла сознание. Не в состоянии больше сопротивляться, измученная борьбой, она осталась лежать на спине, смутно чувствуя, как он насилует ее.

Когда он ушел, Шимрит прошептала:

– Бог Моисея, что мне теперь делать? – и, как многие женщины, пережившие такое унижение, она приняла роковое неправильное решение. Оставшись в одиночестве, вся в крови лежа на полу, она была в таком оцепенении от случившегося, что не нашла в себе сил даже заплакать. Во время изнасилования она пыталась кричать и вообще делала все, что под силу женщине, которая защищает себя, но рот у нее был заткнут, и, даже попытайся она вскрикнуть, ее бы никто не услышал. Теперь же, когда ее голос могли услышать, она продолжала хранить молчание, полная стыда и ужаса. Час шел за часом, но она так и не издала ни звука. Холодный дождь поливал Галилею, и зима была на пороге.

Вечером Аарон вышел к ужину с расцарапанной физиономией, но так и светясь животным удовлетворением. Уверенный, что молчание невестки служит свидетельством удовольствия, которое она получила от утренней схватки, он с неприкрытым желанием ухмыльнулся ей, и она пришла в ужас, поняв, как он истолковывает ее молчаливое поведение. Дочка Аарона спросила, кто ему поцарапал лицо, и он ответил, глядя на Шимрит:

– Котенок с оливковой мордочкой.

Последующие два дня были полны страха. Непогода продолжалась, и с моря плыли низкие облака, скрывая Птолемаиду в непроглядной темноте, в доме же братьев Аарон продолжал выслеживать невестку с той неотступностью, с который первобытные охотники в этих местах выслеживали львицу. Наконец он застиг ее около кухни и широким жестом распахнул свой халат, под которым оказался совсем голым. Было видно, как он хочет насытиться ею, и Аарон не сомневался, что и она только ждет подходящего момента. Аарон был так уверен, что Шимрит питает к нему любовь, что не обратил внимания, как она возмущенно отпрянула от него. Придвинувшись к ней, он дал понять, что готов возобновить игры, но на этот раз она была наготове. Выхватив из-под одежды медный нож, она застыла в готовности нанести ему удар, если он только прикоснется к ней, и на мгновение он остановился, удивленный таким развитием событий.

Он мгновенно сбросил халат и сделал вид, что хочет ударить ее в лицо. Одной рукой он вырвал у нее нож, а другой зажал рот прежде, чем она успела закричать. «Все это притворство, – думал Аарон. – Скорее всего, она схватила нож только для того, чтобы я обезоружил ее и подавил, а она получит удовольствие, когда я буду брать ее». В соответствии со своим странным пониманием этих игр он нанес ей удар в подбородок и, пока Шимрит приходила в себя, раздел ее и бросил на пол.

Поздно, слишком поздно она покинула этот дом, где царило насилие, и побежала за спасением к раввину, но когда Шимрит вошла в его запущенную комнату и увидела, как он горбится над грудами свитков, то смутно осознала, что пришла за помощью не к тому человеку. Сложив бледные кисти рук под ниспадающей бородой, он выслушал ее рассказ о поведении Аарона и прежде, чем осудить или оправдать его, стал рыться в грудах свитках. Найдя к своей радости нужный, он сверился с ним и, не мудрствуя лукаво, спросил:

– Значит, Аарон изнасиловал тебя?

– Да.

– Сколько раз?

– Дважды.

– Ив первый раз?…

– Два дня назад.

– Ты не звала на помощь?

– Я не могла.

– И потом ты никому ничего не рассказала?

– Мне было очень стыдно.

Ребе почесал бороду и задал самый важный вопрос:

– Где он на тебя напал?

– В нашем доме.

– Что рядом с синагогой?

– Да.

Ребе откинулся на спинку стула и стал рассматривать удрученную Женщину. Он решил, что понял ее. Старая история, знакомая всем судьям, о женщине, которая полусознательно, полусмущенно подбадривала своего любовника, чтобы через несколько дней начать маяться стыдом и унижением. Тора была полна рассказов о таком непристойном поведении, потому что патриархи были сластолюбивыми мужчинами, а их женщины – еще хуже: они крутили головы мужчинам, соблазняли, а потом требовали их наказывать. Потребовалось не одно столетие, чтобы покончить с таким необузданным поведением евреев, и раввины приложили немало усилий, чтобы сформулировать логический и непротиворечивый кодекс поведения. Но в одном они были совершенно уверены: даже самая порядочная и осмотрительная женщина может соблазнить мужчину, а завтра обвинить его в изнасиловании. Но существовала проверка, упомянутая даже в Торе: «Взывала ли она к защите при первой попытке изнасилования?» Еврейские моралисты считали, что если женщина не прибегала к этой естественной примитивной реакции, то все ее последующее поведение достойно подозрения. И сегодняшняя история с Шимрит, женой Иуды, представляло новое доказательство этой избитой истины.

– Свершилось плохое дело, – осторожно согласился ребе, – но оно не в том обвинении, что ты выдвигаешь против своего деверя. Зло в том, что ты соблазнила мужчину, а теперь обвиняешь его в изнасиловании.

– Ребе! – Изумленная женщина вскинулась и поникла, словно получила удар в спину.

– Да, – продолжил этот законник, роясь в груде свитков, дабы найти слова, подтверждающие его решение. – Так об этом и говорится… – наконец он нашел то, в чем нуждался, жесткие строчки из Пятикнижия: «Если мужчина встречает ее в городе и возлежит с ней, то обоих следует доставить к городским воротам и забить камнями до смерти: девицу за то, что она, будучи в городе, не кричала…» Отложив свиток в сторону, он торжественно сказал: – И Тора продолжает: если предполагаемое изнасилование состоялось в сельской местности, то женщина не будет забита камнями до смерти, ибо, может, она кричала, но никто не услышал. Судя по твоему собственному признанию, Шимрит, я должен приговорить тебя к смерти. Поскольку ты соблазнила брата своего мужа в городе, и если ты кричала, то даже я услышал бы тебя, поскольку синагога стоит рядом. Деверя своего ты соблазнила дважды, а теперь пришла с жалобой. На этот раз я отпускаю тебя, но держись подальше от Аарона, который уже стал жертвой твоих похотливых желаний. А когда твой муж Иуда вернется из Птолемаиды, постарайся быть для него хорошей женой.