Джеймс Миченер - Источник

В сумерках жар у графа Фолькмара усилился. До него доносился шум веселья, царящего в замке. Он снова попросил привести сына, но Венцелю пришлось сообщить, что Лука украл ребенка и прячет его где-то в замке. Услышав это печальное известие, Фолькмар ничего не сказал, и стало ясно, что скоро ему предстоит умереть. Но к полуночи он был еще жив.

Печать города Ма-Кер. Аверс: «VKMR VIII GRET S M CUR COND DOV REAVME DACR» («Фолькмар VIII из Гретца, сир Ма-Кера, граф королевства Акры»). Реверс: «CE EST LE CHAST DE MA COVER DE JESUS» («Это замок Иисуса в Ма-Кере»). Вырезана в Ма-Кере 11 июня 1271 г. во время правления Фолькмара VIII. Отлита в бронзе в Сен-Жан-д'Акре говорившим по-немецки художником, незнакомым с французским языком, официальным языком общения в Акре. Потеряна в Макоре 2 апреля 1291 г.

Поперечный разрез холма Макора от главных ворот слева до задних справа. Так он выглядел в 1291 г., когда наносы достигли высоты 67 футов. Слева направо Ма-Кер включал в себя следующие строения: башня главных ворот, минарет мечети, башня крестоносцев рядом с базиликой отца Эйсебиуса, замковый ров, главные ворота замка графа Фолькмара, главное здание замка, северная стена замка. Система водоснабжения, созданная Джабаалом Удодом в 966 – 963 гг. до н. э., изображена в том виде, как она была заново отрыта Гюнтером Кёльнским в 1105 г. Показана пещера, где в 9834 г. до н. э. обитала семья Ура, и монолит Эла, который та же семья воздвигла в 9831 г. до н. э. и который ныне покоится погребенный под алтарем базилики.

Весной 1289 года, когда духовное горение, воспламенявшее крестоносцев, погасло, превратившись в тлеющие янтарным свечением угли, когда Иерусалим пал, навечно перейдя в руки неверных, когда прекрасные морские порты, тянувшиеся к югу от Антиохии, один за другим становились добычей неверных, когда над этой землей повисло мрачное чувство обреченности, словно песчаное облако, которое приносит с собой хамсин, то обнесенный стеной город Сен-Жан-д'Акр продолжал оставаться столицей крестоносцев, и восьмой граф Фолькмар Гретцский продолжал защищать замок Ма-Кер как оплот веры, надеясь, что какое-то чудо позволит сохранить его и для следующего поколения.

И 26 апреля 1289 года призыв к чуду был услышан. Мамелюки, та горсточка рабов, которых некогда доставили из Азии в услужение туркам, каким-то образом обрели контроль над обширной мусульманской империей и неожиданно предложили заключить мир с Акрой на привычный для того времени период в десять лет, десять месяцев и десять дней; и, когда эта радостная новость распространилась по Святой земле, в нее снова потянулись торговые караваны, минуя крепости мамелюков, Дамаск и Акру. Французы и итальянцы, которые высаживались в этом порту после утомительного путешествия на хрупких суденышках, неизменно удивлялись, видя среди тех, кто первыми встречали их, купцов из Дамаска в тюрбанах, которые старались заработать свои безанты, отчаянно торгуясь с христианами. Новичкам было трудно понять объяснения обитавших тут крестоносцев: «Конечно, это наша обязанность – убивать неверных, но только не этих, потому что у нас с ними очень прочные торговые связи, которые всем приносят доход».

Среди первых мусульманских торговцев, которые повели свои караваны в долгий путь от Дамаска, был старый араб Музаффар. Осенью 1289 года он по привычке остановился в Ма-Кере, чтобы расторговать свои запасы перца и мускатного ореха, китайского шелка и персидской парчи и, что было самым важным, вручить графу Фолькмару документ от чиновников мамелюков в Дамаске. Как и всегда, обитатели замка оказали старому Музаффару братский прием, ибо он в течение многих лет вел с ними Дела и стал едва ли не членом семьи. Особенно с тех пор, как много лет назад, на свадьбу Фолькмара VII, отца нынешнего графа, старый араб предоставил замку большой заем в золоте на оплату празднества.

Араб был невысок и склонен к полноте, так что, когда он стоял рядом с графом Фолькмаром, который, как и его предки, был могуч, крепок и рыжеволос, он казался пухлым толстячком, но, облаченный в желтовато-коричневый халат, с черными и золотыми шнурами наголовной повязки, с белой бородой, обрамлявшей загорелое лицо, он производил самое приятное впечатление и, вручая официальный документ, расплылся в теплой улыбке.

– Мамелюки даруют тебе разрешение отправиться в паломничество, – сказал он по-французски; в замковых покоях он чувствовал себя как дома.

– Ты прочел? – по-арабски спросил Фолькмар.

– Конечно. – Музаффар, покинув графа, заторопился навстречу графине, которая от души расцеловала его в обе щеки. Она была стройной обаятельной женщиной; ее густые волосы были заплетены в две косы, которые доходили до пояса. Одобрительно посмотрев на нее, Музаффар заметил на французском: – Почти каждый твой предмет украшения прибыл в Ма-Кер на моих верблюдах, и сегодня я счастлив продолжить эту традицию. – Он подозвал одного из своих людей, который принес кожаную коробку. В ней лежало парчовое платье с длинным шлейфом и широкими рукавами, украшенное жемчугами. – Для леди, которая отправляется в паломничество, – высокопарно произнес он, и графиня поняла, что Музаффар преподносит ей это прекрасное одеяние в дар.

– Значит, мамелюки дали разрешение? – спросила она.

– После небольшой подсказки… тут и там, – засмеялся он и, потирая пальцы, намекнул на взятку.

– Ты наш самый дорогой друг! – вскричала графиня, снова целуя его. – Но я не собираюсь в паломничество. – Старый араб сделал вид, что забирает платье, но она схватила его за руки. – В этом моем новом платье я совершу небольшое паломничество прямо здесь, – показывая из окна на базилику, на маронитскую церковь и римскую. Последняя стояла напротив мечети.

– Но отправится наш сын, – напомнил граф.

– До чего великолепно! – вскричал на французском старый торговец. – Фолькмар! Отправляйся в паломничество следующей весной. Мы встретимся в Цфате и вместе пересечем горы.

Граф, высокий суровый мужчина, которому уже перевалило за сорок, с чисто выбритыми резкими чертами лица, смуглого, как и у всех его предков, обосновавшихся в Святой земле, несколько секунд обдумывал это предложение.

– Было бы очень приятно повидаться с тобой в Цфате, Музаффар, – осторожно сказал он, – но к тому есть два препятствия. Весной в Галилее начинается жара. Сама по себе она меня не остановила бы, но я планировал, возвращаясь из Цфата, перевалить возвышенности и показать сыну в Штаркенберге настоящий германский замок, а он лежит далеко в стороне от твоего пути.