Джеймс Миченер - Источник

Были и другие поводы для раздражения. В нормальных условиях Элиезер, как раввин, должен был бы отрастить длинную бороду, но, поскольку такие бороды были признаками немецкой респектабельности, ему приходилось носить короткую. Ему не позволялось проходить мимо кафедрального собора, показываться на улице во время Страстной недели, громко говорить во время церковных служб, чтобы его можно было услышать; он никогда не мог останавливаться поговорить с детьми, чтобы не склонить их к вероотступничеству. Хуже всего, и закон и обычай обязывали его жить на Юденштрассе, улице, которая в Гретце была воплощением ужаса. В XII веке христиане воздвигли два ряда больших домов, а поскольку их владельцы враждовали, между рядами было оставлено пустое пространство, где то и дело происходили стычки. Властям пришлось возвести две стены, наглухо отделивших дома друг от друга; между ними оставалось место шириной сорок пять футов, на котором на расстоянии всего шести футов друг от друга и сгрудились два ряда еврейских жилищ. Дома стояли вплотную друг к другу, но по мере того, как еврейское население росло, каждому узкому дому приходилось тянуться все выше и выше, пока наконец от неба не оставался лишь крохотный клочок; Юденштрассе постоянно лежала в тени, ее помещения задыхались без воздуха, а ее жители существовали в невообразимой скученности.

Один конец улицы был перегорожен домом в пять этажей, который закрывал солнце, а другой конец охранялся прочными железными воротами, над которыми возвышался другой дом, – так что пространство ценилось на вес золота. Этот узкий район был перекрыт со всех сторон, а вечером каждого дня железные ворота с лязгом захлопывали и закрывали стражники-христиане, которым евреи были вынуждены платить жалованье. За воротами возвышался памятный обелиск, мимо которого евреи должны были проходить ежедневно. Он напоминал о преступлении, по всей видимости совершенном евреями Трента несколько лет назад. На каждой из сторон рельефные изображения в подробностях рассказывали о святом ребенке, умученном жуткими евреями в длинных одеяниях, а по верху обелиска шла надпись: «Да святится память христианского младенца Симона из Трента, чье тело было использовано для кровавого жертвоприношения евреями этого города в году 1475 -м, за каковое бесчеловечное преступление все евреи Трента были сожжены живьем». То было торжественное напоминание о тех вулканических страстях, которые в любой момент могут обрушиться на евреев. Это было тем более горько, что вскоре после массового сожжения евреев было, вне всякого сомнения, доказано, что евреи не имели к Симону ровно никакого отношения, и всю эту историю необходимо считать очередной печальной ошибкой.

В каждой узкой комнатке на Юденштрассе жило в среднем по шесть человек, так что количество евреев в городе не имело значения, поскольку им не разрешалось ни работать в христианских кварталах города, ни вступать в любую из гильдий, члены которых считались настоящими художниками своего дела, ни заниматься куплей и продажей, кроме как между собой, и вообще заниматься каким-либо делом, кроме предоставления денег взаем, что церковь все еще запрещала христианам; было привычно видеть, как высокие лица христианской общины Гретца тайком заскакивают в меняльные лавки Юденштрассе с просьбой о займе, а несколько месяцев спустя по их наущению чернь убивает заимодавцев и сжигает кассовые книги, списывая таким образом все долги.

Апологеты этой системы указывали: «Если держать всех евреев в одном месте, то это позволяет их защитить в случае беспорядков», и порядочные христиане, которые никогда не видели немыслимых условий жизни евреев, искренне в это верили. Они и сами говорили: «Евреям нравится жить на Юденштрассе. Они там прямо процветают, не так ли?» Как ни странно, евреи сами доказывали это, ибо когда они видели, в какой скученности живут их семьи в этом проклятом квартале, то еще настойчивее следили за неукоснительным соблюдением своих строгих санитарных законов, а еврейская медицина, которую христиане в равной мере презирали и которой пользовались, спасала их от многих эпидемий, которые выкашивали остальное население. Да и сам Талмуд говорил: «Ни один еврей не может жить в городе, где нет хорошего врача».

На самой середине Юденштрассе размещалось узкое строение, старое и покосившееся, – но для ребе Элиезера оно было средоточием радостей. Это была его синагога. Мало какой дом Бога был в столь убогом состоянии, как это уродливое маленькое помещение, в котором приходилось молиться евреям Гретца, – в нем не было ни скамеек, ни окон, ни полок для священных рукописей. Те евреи, которые хотели молиться, сидели на полу или, если помещение было забито людьми, стояли. Было небольшое возвышение, с которого в Шаббат дядя раввина Исаак Готтесман читал Тору, и здесь же висел небольшой украшенный лоскут, прикрывавший шкафчик, где хранился свиток Торы. И это было все, если не считать, что в одном углу стоял испятнанный и скрипучий стол, которому было не меньше ста лет от роду, стул и подсвечник; именно здесь день за днем в течение долгих лет ребе Элиезер изучал Талмуд, одержимый стремлением познать юридические и моральные основы своей веры. Среди евреев Германии было принято считать, что, если ему достанется долгая жизнь, он станет одним из светил иудаизма.

В другом углу синагоги ребе Элиезер организовал что-то вроде школы для мальчиков Юденштрассе, и под его присмотром они учились читать, потому что он не уставал повторять их родителям: «Научите своего сына читать – и вы дадите ему еще две руки». Элиезеру не хотелось использовать синагогу таким образом, потому что голоса детей мешали чтению учеников постарше, но на всей Юденштрассе было просто невозможно найти другой свободный угол.

Евреям Гретца досталась столь убогая синагога отнюдь не в силу их предпочтений. По существующим законам ничего лучше им не полагалось: «Юденштрассе может содержать синагогу при том условии, что она будет не выше и не больше собора, а также не будет иметь никаких украшений. Однажды построенная, она без одобрения епископа не может быть изменена ни в одной детали, в каком бы состоянии ни находилась». Евреи с сокрушением смотрели, как их ученый раввин восседает за своим шатким столом, и несколько лет назад они сделали ему стол получше, но стражники у ворот заметили, как они его перетаскивают, и позвали чиновника, который конфисковал новый стол, наложил на евреев штраф и приказал вернуть старый стол на место.

Интересно, думал ребе Элиезер, что эти тупые ограничения введены не светскими законодателями, а церковью. И он объяснил своей общине: «Эта религия, которая пытается поразить нас в самое сердце, стараясь обратить Юденштрассе в другую веру, доказывает тем самым свою беспомощность».