Джеймс Миченер - Источник

– Так что не стоит думать, будто Яэль была обыкновенной женой, – как-то услышал Элиезер ее повествование, которое внимательно слушали дюжина ребятишек. – О нет! Она была высокой, с рыжими волосами, и когда Яэль была не старше вас, то отправилась в Синайскую пустыню и приручила льва, потому что она никогда и ничего не боялась. Она умела ткать, и у нее было много красных, золотых и синих платьев, и она искала цветные камни для своих ожерелий. Можете мне поверить – когда Яэль вышла замуж за Хевера, такой свадьбы никто не видел. Люди приезжали из самых далеких деревень. Они ехали на лошадях и верблюдах, а младшая сестра Яэль – она была примерно вашего возраста – оседлала ручного льва, а некоторым из гостей пришлось идти три дня, чтобы попасть на эту свадьбу.

– И им позволили уйти с Юденштрассе? – спросил какой-то Мальчик.

– Моше! – вскричала она. – В те дни мы не жили на запертых Улицах за железными воротами! Разве ты не знаешь, как мы тогда Жили? у нас были красивые деревни под открытым небом, и пальмы были увешаны финиками, а у таких мужчин, как твой отец, были лошади, на которых они скакали по зеленым полям. Может, твой отец, Рахаб, разводил пчел, и, куда бы он ни направлялся на своем белом муле, его всюду окружали цветы, а в лесах жили львы, на которых охотились отважные мужчины, а по пустыне бродили верблюды, на которых можно было ездить, если у вас хватало сноровки поймать их. Повсюду царила красота. А озера… озера были такими большими, что даже нельзя было обойти вокруг них, но у человека по имени Натаниель на одном из озер была лодка, и после свадьбы он устроил для всех детей катание по озеру.

Тихонько пристроившись в углу комнаты, ребе Элиезер слушал ее рассказ, и одна из девочек постарше с конским хвостиком на голове спросила:

– А почему Яэль взяла молоток и вбила гвоздь в голову военачальника Сисары?

Ребе подался вперед, чтобы услышать объяснение жены, потому что Талмуд учит – Яэль, дабы обмануть врага, семь раз отдалась ему, после чего и загнала гвоздь в череп Сисары.

– Если я сейчас все объясню тебе, Мириам, ты, наверно, не поймешь. Так что просто поверь мне, когда я рассказываю, что Яэль была одной из умнейших женщин среди евреев Скажи, Мириам, неужели ты думаешь, что женщина, которая приручила льва, может быть иной?

– А как выглядит верблюд? – спросил один из мальчиков.

– Ты никогда не видел верблюда? – вскричала Леа. – Шерсть у него как у льва, хвост как у тигра, и у него четыре быстрых ноги, как у лошади, и еще есть большие зубы, которыми он обрывает верхушки деревьев, а спит он свернувшись в клубок, как котенок. Вам бы стоило посмотреть, как Яэль со своим мужем Хевером и их детьми ехали на верблюдах по цветочным полям. Они махали людям на озере, а вечерами танцевали на широких открытых полянах под звездами. Неужели вы в самом деле думаете, что в былые дни мы, гордые евреи, жили на таких узких улочках, как эта?

Ребе Элиезер нередко испытывал искушение прервать повествование жены, потому что потом детям придется переосмыслить многое из ее рассказов, но никогда не говорил с ней на эту тему. Ибо когда дети вырастут и обзаведутся семьями, которым придется ютиться по углам переполненных комнат, и у них пойдут свои дети, которые тоже будут знать только Юденштрассе, можно лишь радоваться, что когда-то им довелось узнать, что есть открытые пространства, что существует самоуважение. Эти ошибки не принесут вреда, потому что они будут помнить лишь то, что Яэль была героической женщиной, которая ради спасения Израиля убила человека.

Но настал день, когда даже Элиезер понял, что должен положить конец слишком вольным рассказам своей жены. Как-то утром, когда он сидел на своей кровати, как всегда, читая, он услышал рассказ Леа, которому, вытаращив глаза, внимали ребятишки.

– Ковчег, который Моисей нашел в пустыне, был длинным, как этот дом, и вдвое больше его. Он весь был покрыт золотом, как трость Готтесмана. Моисей положил в него скрижали законов и сорок лет носил их по пустыне. По пустыне? – Она помолчала. – Пустыня была такой же большой, как отсюда и до городской стены, плоской, а песок был покрыт мягкой травой, и всюду, сколько видел глаз, росли цветы. И каждую ночь рядом с каждым цветком вырастал ломоть хлеба с черной коркой – так Бог сорок лет поддерживал жизнь своих евреев.

– А что случилось с ковчегом? – спросил мальчик, представляя себя в цветущей пустыне.

– Он был потерян, – сказала жена раввина, откидывая со лба черные волосы, – и все мы очень скорбели. Мы плакали. Рвали на себе одежды. И когда наконец царь Давид нашел его спрятанным в маленькой деревушке, он был так счастлив, что принялся танцевать и петь, и еще он выпил несколько больших кувшинов пива. Он танцевал всю ночь. И что, по-вашему, он делал, когда танцевал?

– Целовал девушек? – спросила Мириам, девочка с конским хвостиком.

– Да. Он и это делал. Но кроме того, он, полный радости, сочинил больше ста псалмов. – Вот именно в этом месте ребе Элиезер почувствовал, что обязан остановить жену, но почему-то не сделал этого, и Мириам спросила:

– Это правда, что говорит моя мама? Что на вашей свадьбе ваш муж тоже танцевал всю ночь?

– О да! – согласилась Леа. – Когда мы, евреи, жили свободно, под открытым небом, в окружении цветов, которыми благоухала пустыня, мы все время танцевали. Только здесь мы это забыли, Мириам, и, когда ребе танцевал на нашей свадьбе, он возвращал дни царя Давида.

И ребе Элиезер, посмотрев над головами маленьких детей, увидел, с какой любовью смотрит на них его жена, и он неожиданно сказал:

– Дети, вам пора идти по домам. – Когда дети ушли, он выслал из комнаты и их сына и обнял Леа с такой страстью, словно впервые остался с ней наедине. – Ты моя любимая псалмопевица, – прошептал он. – Путано и противоречиво, но ты принесла мне правду. – Он страстно поцеловал жену, чувствуя, как прохладные пряди ее волос падают ему на лицо, и с шумной улицы до них доносились крики детей.

В результате этих нежностей в конце 1533 года пришел черед и Леа звать акушерку. Родилась девочка, которую назвали Элишебой, и теперь Леа со своими двумя детьми редко кто видел вне компании юного поколения, которое бегало за ней по пятам, и почти каждый день ей приходилось рассказывать детям очередную историю из прошлого евреев: о Самсоне и его просторных владениях, по полям которых человек мог несколько дней скакать в любом направлении, так и не приблизившись к границам; и о Мириам, великой танцовщице, у которой был оркестр из, наверно, семидесяти музыкантов и не менее шестнадцати разных костюмов; и о мальчике-пастушке Самуиле, что любил бродить по тропкам, которые вели его через поля, леса и вдоль озер, через всю страну, которую невозможно было забыть. Когда бы Леа ни рассказывала свои истории, перед глазами детей всегда возникала Земля обетованная.