Джеймс Миченер - Источник

– На этой неделе, дон Мигуэль, – говорит он мне, – мы можем потратить несколько больше, – и берет из коробки половину своего заработка. Спрятав деньги под своим длинным сюртуком, он отправляется прогуливаться по узким улочкам и, как только встречает бедняка или вдову, которой нечем отметить Шаббат, останавливается и начинает расспрашивать их о жизни и в ходе разговора незаметно опускает им в карман несколько монет. А когда встреча кончается, он всегда говорит:

– Шмуэль, ты человек, который с достоинством переносит свои неприятности. Ты должен знать Бога лучше, чем я. Дай мне в эту счастливую пятницу свое благословение, – и заставляет человека чувствовать, что именно он оказывает ребе одолжение. Так он расстается со своими деньгами.

Покончив с благотворительностью, направляется к себе, где Рашель уже убрала дом и занимается стряпней на кухне, где одновременно кипят все ее кастрюли. Заки аккуратно снимает новую одежду, от чулок до длинного сюртука, и идет в ритуальную баню, где моется в ожидании того, что будет впереди. Его утренняя трапеза в пятницу, как всегда, скудная, и он с нетерпением ждет наступления урочного часа, но к середине дня и на него, и на город снисходит благословение, и он накидывает красивый талес, молитвенную шаль с черными полосами и кисточками в узелках, оставляет дом и спокойно идет к краю города. Минуя его, он выходит на открытое пространство и говорит мне:

– Веселее, дон Мигуэль! Мы идем встречать вашу Невесту.

Пока он движется по узким улочкам, к нам присоединяются и другие люди, и он оказывается во главе процессии из шестидесяти или семидесяти человек – толстенький, округлый человечек с черной бородой, которому полностью доверяют соседи. Едва только мы выходим на зеленое пространство, как видим приближающего доктора Абулафиа, высокого и царственного, с длинной седеющей бородой и величественной походкой. Его всегда сопровождают ученики, изучающие Каббалу. Затем к нам направляется ребе Йом Тов в дорогом одеянии. У него уверенный вид, и за ним по пятам шествуют его помощники в делах. И наконец, поле пересекает одинокая фигура ребе Элиезера бар Цадока ха-Ашкеназ. У него утомленные от чтения глаза. Со дня моего появления в Цфате мне не менее четырех раз рассказывали, что в Германии ребе Элиезера знали как человека, который может танцевать всю ночь и выпить немереное количество немецкого пива, но даже если он и был таким, то горести прошедших лет изменили его.

В тени холмов мы рассаживаемся за земле, чтобы поговорить о святых вещах. Мы поем гимны, сочиненные городскими поэтами, и любуемся луговыми цветами, но, когда солнце клонится к закату, ребе Заки, не в силах справиться с подступающим острым наслаждением, поднимается и возвращается в город. Сначала шаг его нетороплив, но он ускоряет его и наконец мчится едва ли не галопом, как мул, и покрикивает, оборачиваясь ко мне:

– Быстрее, дон Мигуэль! Идет ваша Невеста!

Он спешит по улочкам Цфата, взбегая на подъемы холмов и спускаясь с них.

– Вот явится Царица Субботы! – вскрикивает он. – Да успеем мы надеть самые лучшие одежды, и да будет наше дыхание благоухать при встрече Царицы!

Он стучит во все двери по пути и кричит на каждом углу, чтобы никто не забыл встретить Царицу. Затем в том же восторженном состоянии он ждет возвращения остальных раввинов, распевая песни о неминуемом приходе нашей радости. Каждый направляется в свою синагогу. Заки, как и другие сефарды, – в один из многих молитвенных домов испанской общины, Элиезер, как ашкенази, – в одну из двух немецких синагог. Мужчины сидят на полу, пока женщины возносят благодарения на балконе, затянутом прозрачным занавесом, а после того, как исполнены все вечерние молитвы, все голоса Цфата сливаются в величественном гимне, который может звучать и в Амстердаме: «Приди, моя возлюбленная, давайте встретим Невесту. Да придет к нам Шаббат!» И когда опускается солнце, в Цфате наступает время, отданное Господу, эти таинственные часы, когда снова утверждается обет между Богом и человеком».

В последующих абзацах своего повествования дон Мигуэль, подчиняясь желанию многих евреев, пишет и о свободной дискуссии в Цфате на темы секса.

«Шаббат в Цфате – это день неподдельной радости, и в пятницу вечером после окончания службы ребе Заки приглашает не менее двух дюжин своих друзей и путешественников из далеких мест к себе в дом, где уже ждет их пища, еще утром приготовленная женой раввина, и полные кувшины вина Цфата. Мы поем старые испанские и итальянские песни, и, если кто-то из странников хмелеет, не столько от вина, сколько от пения, Заки не укоряет их. Как-то в одну из пятниц после нашего пения он сказал мне:

– Позаботься о них, дон Мигуэль, потому что я должен идти в постель. Со дня женитьбы в Поди я каждую пятницу вечером возлежу с женой, даже на борту судна, когда мы оба мучились морской болезнью. И если я сейчас этого не сделаю, она будет недовольна.

В сам Шаббат все синагоги трижды в день заполняются людьми: на рассвете, утром и днем. В это священное время останавливаются любые дела, кроме религиозных. Мужчины не должны брать в руки ничего, даже нитку. В этот Божий день они не должны заниматься даже случайными делами. Ни готовить еду, ни раздувать огонь, ни разжигать светильник. Ребе Заки проводит этот день у окна, пусть даже в синагоге, не отводя глаз от озера внизу. Он рассказывал мне, что, когда Машиах придет на землю, он появится утром одной из суббот, пройдет по этим водам, а затем, перевалив эти холмы, возникнет в Цфате.

– Это будет ошибкой, – говорит ребе Заки, – если мы не будем готовы встретить его, когда он войдет в город.

Одним из обычаев Цфата, который вызывал у меня неподдельную любовь, был обычай, когда Шаббат завершался в субботу вечером, и на небосводе глаз человека одним взглядом улавливал три звезды, – раввины собирались, словно желая продлить этот день, устраивали трапезу, пели старые песни и говорили о добродетелях, которые им довелось узнать. Ребе Заки молился почти до рассвета, воспевая одеяния Невесты – и этот день уходил в историю. Как блаженны были последние минуты Шаббата!

Но я никогда не видел более печального дня, чем воскресенье в Цфате. Ребе Заки просыпался с пересохшим ртом, чувствуя в нем вкус пепла. Я слышал, как он ворочался в постели, боясь услышать шаги посланца. Он неохотно одевался, и мы молча отправлялись в холодную синагогу. Как она менялась по сравнению с тем духом, который царил в ней всего несколько часов назад. В эти утренние часы ребе Заки ни на кого не смотрел и молился в одиночестве, как и все мы. А затем, когда поднималось солнце и начинался день, раввины Цфата мрачно встречались на углах улиц и пытались понять, что же было не так на прошедшей неделе.