Джеймс Миченер - Источник

«Неужели ребе Абулафиа считает, что он может беспрепятственно осуществить такой ложный развод? Неужели он считает, что и в будущем все будет точно так же? В таком случае мы не видим, каким образом раввины Цфата в дальнейшем могут доверять его решениям в этой и в других областях. Конечно же человеку, который не в состоянии понять столь простой закон о разводах, вряд ли можно доверить разрешение более серьезных проблем. Своим самонадеянным и непродуманным решением ребе Абулафиа заставил многих задуматься: «Знает ли он закон? Уважает ли он его? Будет ли он в будущем соблюдать его?»

Эта ситуация вышла далеко за пределы Цфата. Мы, кому Господь позволил наблюдать печальное состояние иудаизма в мире, понимаем, что евреям угрожает опасность и спастись они могут, только если будут жить в строгом следовании закону. Любой раввин, кто, подобно доктору Абулафиа, пренебрегает законом, помогает разрушать иудаизм. Распространение этого неприятного, но необходимого письма не ставит целью осудить лишь его неправильное решение по дамасскому делу. Эту ошибку можно простить. Но мы убеждены, что величие закона должно быть направлено на спасение иудаизма. И мы говорим доктору Абулафиа: «Если ваше спорное решение по этому делу станет прецедентом, то таким образом будет разрушена основа еврейской семейной жизни». Мы знаем, что он не ставил перед собой такую цель, и поэтому, снисходительно относясь к нему, мы должны сделать вывод, что доктор Абулафиа просто не знает закона. Конечно, он не хотел, что евреи Цфата оказались в том двусмысленном и туманном положении, когда каждый сам себе судья, когда каждый свободен писать те законы, которые устраивают лишь его и где меркнет ясный чистый свет Торы и Талмуда».

Письмо это, которое разошлось по улицам и синагогам, вызвало бурю комментариев. Такого рода документ заставлял людей принимать ту или иную сторону, в чем они и преуспевали. Ученики ребе Абулафиа, полные возмущения, начали составлять ответ. Тот должен был доказать ребе Элиезеру, что он полный идиот, но доктор не позволил своим сторонникам опускаться до личных оскорблений и остановил их. Он лучше, чем они, понимал смысл вызова, брошенного ему Элиезером, и хотел, чтобы люди обращали внимание лишь на суть дела. Так что в те недели, что последовали после появления письма Элиезера, Абулафиа продолжал спокойно работать. Каждое утро он встречался со своими учениками, молился чаще, чем обычно, и проводил вечера, обсуждая юридические прецеденты с учеными друзьями. Наконец, когда страсти у его сторонников поутихли, он вручил им письмо для распространения в синагогах. Это был документ, написанный серьезным человеком, обладающим государственным мышлением. В нем не было желчности, но в изобилии встречались юридические ссылки. В поддержку своего решения о дамасском разводе Абулафиа раскопал случаи в шести различных странах. Он привел эти прецеденты в доказательство справедливости всех процедур, которые ребе Элиезер подвергал сомнению. Он показал, что та практика законов о разводе, которые ныне в ходу среди еврейства Испании, Португалии, Германии, Франции, Египта и Турции, полностью соответствует его решению, так что все обвинения в спорности или невежестве не имеют под собой основания.

Но пусть даже он сам тщательно составлял эту часть послания, он не мог не признаться себе, что любой ученый, который проанализирует его случай, убедится, что от Испании до Турции даже самые достопочтенные раввины медленно и, возможно, бессознательно шаг за шагом отступают от строгих истолкований Торы и Талмуда. Опираясь на поддержку таких снисходительных широких умов, как у Маймонида, группа раввинов стала развивать собственные традиции, и Абулафиа понимал, что они ревизионистские, и борется с ними не он, Абулафиа, а ребе Элиезер в своем письме. Но испанец предпочел уйти от этого аспекта противоречий; он не отводил пристального взгляда от другого поля сражения между двумя личностями, и оно имело отношение к главной теме, о которой он рассуждал сам с собой в последних страницах своего письма:

«Я отвергаю те аргументы, которые ученый ребе Элиезер бар Цадок ха-Ашкеназ относит ко мне лично; я искренне считаю, что он оказал и Цфату, и евреям всего мира услугу тем, что поднял эти абстрактные темы. Я веду речь не о юридических проблемах, которым так много внимания уделял Маймонид и так мало – Талмуд. И тут я снова считаю, что ребе Элиезер оказал услугу, указав на эти расхождения. Но настоящая проблема, которой мы занимаемся, – и я буду только счастлив, если смогу заниматься ею и дальше, – такова: сможет ли иудаизм сохраниться, если он и дальше будет привязан к тому узкому ограниченному истолкованию закона, которое практикует группа пожилых раввинов? Разве мы не должны в те годы, что ждут впереди, попытаться оживить нашу религию, вдохнув в нее дух ежедневных открытий, которые делают простые люди? Я считаю, что закон надо строго соблюдать, что и доказывал в предыдущих цитатах, и я был бы покрыт позором в собственных глазах, почувствуй я, что хоть на йоту отступил от того закона, которым руководствуются в жизни и простые люди, и великие раввины. Я не принимаю решения, пока не узнаю, что делается в Париже, Франкфурте и Александрии, потому что я служу тому закону, который существует в человеческой жизни. Но в то же время я считаю, что иудаизм, если он хочет сохраниться во всем величии, должен избегать роли заповедника для нескольких человек, которые, пользуясь своим знанием законов, подавляют простые радости жизни и ее мистическое осознание».

Это вежливое письмо внесло свой вклад в сражение. Оно не стало личной стычкой между Элиезером и Абулафиа; другие раввины, да и взаимная расположенность двух участников предотвратили такой исход. Но оно стало фундаментальным противостоянием между двумя динамичными силами иудаизма того времени: между приверженностью букве закона, свойственной ашкенази, – и мистицизмом сефардов, или, говоря другими словами, между консервативностью раввинов и растущим социальным осознанием общины. Неуклонная жесткость Талмуда противостояла взрывной раскованности Зохара. Вот на этой почве и развернулось сражение.

Окружение Абулафиа – а он пользовался большой популярностью в Цфате – ясно представляло себе, какая судьба в мире ждет иудаизм, если верх возьмут раввины. «Религия, – предсказывал один из его сторонников, – станет чем-то вроде желтка в яйце. Его содержимое останется на месте, чистое и ясное в своей сути, но оно будет отгорожено от здравого понимания плотным белком набора законов и непроницаемой скорлупой сил раввината. Спасти нас может только высвобождение питательного желтка из плена скорлупы и знакомство с ним всех нормальных взрослых людей».