Джеймс Миченер - Источник

– Если бы мы всю неделю вели себя как настоящие слуги Божьи, – сетовал ребе Йом Тов, – Машиах конечно же пришел бы. Что мы сделали не так?

И раввины обсуждали прошлые ошибки и огрехи евреев, которые преграждали Машиаху путь на его Святую землю. Я часто слышал, как ребе Заки говорил:

– Здесь в Цфате мы так заняты борьбой за свое личное счастье, что забываем лежащую на нас ответственность за весь большой мир.

И он часто оставлял эти дружеские воскресные встречи, чтобы, молясь, с новым жаром снова и снова повторять свою простую формулу: «Больше добра. Больше любви. Больше преданности Торе, данной нам Богом». И с началом каждой новой недели евреи Цфата снова предпринимали попытку вести такую безупречную жизнь, дабы их пример соблазнил Машиаха все же снизойти на землю, ибо, как ребе Заки никогда не уставал напоминать нам: «Это написано в Талмуде – если хоть одна община преисполнится искреннего раскаяния, мир будет спасен». Но я лично считаю, что если Машиах когда-нибудь и снизойдет на землю, то лишь усилиями одного человека, и человеком этим будет ребе Заки-сапожник.

Что же до мирского управления Цфатом, то двадцатью тремя тысячами евреев, тридцатью тысячами арабов и не знаю, каким количеством христиан правили турецкие паши, которых присылали из Константинополя. Турки собирали налоги, устанавливали правила торговли шерстью и время от времени присылали солдат, если рейды бандитов, именуемых бедуинами, слишком приближались к городу. А вот повседневная жизнь евреев была в руках их раввинов; арабы подчинялись своим кади, или судьям, а христиане – их священникам. После появления ребе Заки и ребе Элиезера здесь никого не приговаривали к смерти, а количество разводов сошло почти на нет. Я слышал о каких-то супружеских изменах – но не было ни одного бедняка, которому было отказано в благотворительности. Если у раввинов было время, они учили детей читать, но я не нашел ни следа тех постоянных школ, к которым так привыкли евреи в Германии. Не слышал я и о попытках нарушить гражданский мир. Я с удовольствием убедился, что деловые люди не позволяли себе какие-то чрезмерные доходы, потому что во время моего пребывания ребе Заки публично упрекнул ребе Йом Това за то, что тот не повысил жалованье своим женщинам, когда у него выросла прибыль, – и по требованию общества жалованье было поднято. Я бы хотел, чтобы все евреи вели такую жизнь, которую мне довелось испытать в Цфате.

Как ни странно, но теперь, когда я покинул этот город, то вспоминаю лишь один звук, который память сохранила об этом рае на холмах. Это призывы муэдзинов с арабских минаретов, которые окружают еврейский квартал со всех сторон, и когда я слышу их эхо, то не могу не вспомнить, как легко арабы и евреи уживались в этом городе, и с горечью удивляюсь настойчивым утверждениям португальцев, что они не могут жить рядом с евреями, и уродству немецких городов, и особенно той ненависти, с которой испанцы в Амстердаме относятся к евреям. Один человек как-то сказал мне: «Евреи и арабы мирно сосуществуют в Цфате лишь потому, что турки с равной суровостью относятся и к тем и к другим. Будь у власти арабы, они бы унижали евреев, а если бы правили евреи, они бы нетерпимо относились к арабам». Я думаю, что раввины Амстердама все объяснят мне.

Потому, что наши евреи в Европе вынуждены вести жизнь, далекую от нормальной, я не имею права забывать тот рай Цфата. Но если бы мы должны были полагаться лишь на чистоту и непорочность этого города, чтобы заманить Машиаха на землю, нам пришлось бы долго ждать его. Мужчины Цфата любят женщин и любят вино. Его привозят в больших бочках из Дамаска, а чтобы общаться с женщинами, они изобрели устраивающий всех способ. Вдоль линии, разделяющей две общины, арабы построили дом, в котором еврейские мужчины платят, чтобы нанести визит женщинам, приезжающим из Дамаска, а сами евреи возвели дом, в котором арабы встречаются с еврейскими девушками из Акки и Назарета. Я и сам как-то вечером посетил этот арабский дом, за что остался благодарен городу. Сами раввины были здоровые крепкие мужчины, и мне по секрету рассказали, что у доктора Абулафиа, которого постоянно терзает дома его сварливая жена, есть любовница, которая живет рядом с иешивой, где преподает Иосиф Каро, и я никогда не смогу забыть, с каким удовольствием ребе Заки рассказывал историю о великом ребе Акибе, который, стремясь к знаниям, последовал за своим учителем даже в уборную, «и из того, что он там увидел, ребе Акиба вынес три хорошие привычки, которыми потом всегда пользовался». Когда я спросил, что же все-таки Акиба усвоил, подглядывая в туалет, ребе Заки грубовато ответил, что не помешало бы и нам в Амстердаме усвоить их. Многие песни, что мы исполняли в синагогах, воспевали страстную любовь, а женщины Цфата обожали красивые ткани и носили их. Драгоценности мы покупали у арабов, и мужчина, который не мог украсить ими свою жену, не пользовался уважением. Когда я покидал город, мне вручили четыре подарка, и они были красивее и дешевле, чем те, что я мог купить в Амстердаме».

Дон Мигуэль из Амстердама завершает свои заметки о Цфате строками, которые часто цитировались в последующие столетия, поскольку в них шла речь об идеале, к которому должны стремиться евреи:

«По пути в Пекуин я перевалил через холмы и устроился на отдых в пещере, где Симеон бен Иохаи, скрываясь от римских солдат, писал Зохар, и, думаю, теперь я понимаю Цфат. Если в будущем кто-то скажет вам, что мы, евреи, обречены скитаться бездомными бродягами, не имея своей земли, или что мы не можем управлять собой или мирно жить бок о бок с другими людьми, пошлите этих лжецов в Цфат, где они увидят мирно живущих по соседству арабов и евреев. Вы увидите, как доктор Абулафиа спокойно соседствует с ребе Элиезером бар Цадоком ха-Ашкеназ, и вы увидите, как город на склонах гор счастливо живет по законам Моисея и богатеет, подчиняясь им. И чаще всего вам будет попадаться на глаза невысокий толстенький раввин из Италии, который, отдуваясь, разгуливает по крутым улочкам, даря любовь всем встречным. В Иерусалиме мне говорили: «Столицу иудаизма ты найдешь в Цфате». Я ее там не нашел, потому что столицей для меня всегда будет Иерусалим, но я нашел ребе Заки – вот он-то и есть сердце иудаизма».

Лишь в одном смысле дон Мигуэль впал в серьезное заблуждение по поводу Цфата: хотя годы, о которых он рассказывал, считались золотым веком Цфата, город так и не смог найти тайну постоянной гармонии бытия, потому что в начале 1551 года между теми самыми раввинами, совершенства которых дон Мигуэль восхвалял, разразился серьезный спор. Вскоре в него оказалась втянутой вся еврейская община, и со временем она неминуемо была бы разрушена, если бы не благоразумные шаги, которые и залечили этот разрыв. Все началось с того, что еврейская женщина из Дамаска решила развестись с мужчиной, который краткое время жил в Цфате и относительно предков которого не было ясности. Ребе Абулафиа, которого продолжал мучить его давний грех и который был несчастен в браке с Сарой – с годами она все больше напоминала свою мать, – испытывал склонность помогать тем, кто страдал от домашних неурядиц. Поэтому, хотя юридический статус истицы оставался невыясненным, он все же дал разрешение на развод. Ребе Элиезер, который не имел отношения К этому делу, неодобрительно заметил, что доктор Абулафиа в четвертый раз нарушает строгие предписания Моисеева закона, и он, Элиезер, считает, что духовная основа иудаизма подвергается опасности. Посему он уединился в библиотеке, которую своими подношениями организовали для него евреи Константинополя, и написал суровое письмо, полное юридических ссылок и четких немецких определений, к которым он прибегал, кодифицируя закон. И самый главный абзац гласил: