Джеймс Миченер - Источник

В последующие дни еврейское население Цфата по приказу Меммема Бар-Эля было мобилизовано на укрепление внешней линии обороны. Рылись окопы, соединявшие наблюдательные пункты; пришлось снести несколько домов, чтобы на них не могли укрываться арабские снайперы; на дорогах появились перекрытия; и сто семьдесят три вооруженных еврея окапывались, чтобы сдержать натиск шести тысяч арабских штурмовиков. Каждому мужчине и каждой женщине было что делать, и Бар-Эль поддерживал в городе атмосферу стойкого оптимизма.

Но ему не удалось воздействовать на ребе Ицика, который отказывался принимать участие в этих возмутительных богопротивных деяниях. Каждое утро он и его десять стариков в меховых шляпах латали воджерскую синагогу в ожидании неминуемого разрушения Цфата, и, поскольку история повторялась, а прецеденты им были известны, они знали, как должна вести себя обреченная группа евреев в последние минуты перед гибелью. Иудаизм был единственной религией, по которой полагалось произносить особую молитву, «когда нож у горла, когда пламя у ног», и в течение веков этот последний символ веры употреблялся, чтобы «восславить Святое Имя Бога». Особая слава всегда даровалась тем, кто, погибая от рук чужаков, продолжал провозглашать веру в единого Бога, и ребе Ицик решил, что, когда арабы ворвутся в город, судьба воджерских евреев впишет новую главу в великую историю еврейского мученичества.

И поэтому он так обеспокоился в понедельник утром, когда застал в своей синагоге только семь евреев.

– А где Шепсель и Авраам? – спросил он. Кроме того, он заметил, что отсутствует и Шмуэль.

Один из стариков объяснил:

– Они крошат камни.

И маленький ребе выскочил из синагоги, чтобы найти своих последователей. Он увидел, что они работают под руководством Меммема Бар-Эля, кроша камни из снесенных домов. Образовавшуюся щебенку засыпали между досками, и получались брустверы, в которых будут застревать арабские пули. Чтобы защитить еврейские дома, выходившие к пролетам лестницы, требовалось много камня, и трое воджерских евреев, обливаясь потом, струйки которого стекали из-под их меховых шляп, трудились не покладая рук.

– Шепсель! – закричал ребе. – Почему ты не в синагоге?

– Я тружусь, чтобы остановить арабов, – ответил старый еврей, и у ребе Ицика не нашлось никаких убедительных аргументов. Он потерял троих из своего батальона.

В то же утро он испытал еще одно потрясение, когда увидел, что Илана Хакохен, закинув за спину винтовку, организует из девушек его общины отряд обороны. В их обязанности входило подтаскивать камни старикам и готовить еду для Пальмаха.

– Иди сюда, малышка Эстер! – позвал он, но теперь девушки подчинялись более яркому лидеру, и старик передернулся, когда Эстер крикнула ему в ответ:

– Илана говорит, что следующая винтовка достанется мне! – Этой девочке, дочке Авраама Гинсберга, было тринадцать лет.

Но, организовав своих девушек, Илана сделала неожиданную вещь: она остановилась у дома ребе Ицика, решив объяснить, что надо сделать для обороны Цфата, потому что Меммем буркнул:

– Посмотрим, сможешь ли ты убедить этого старого козла.

Когда она распахнула дверь в былую сапожную мастерскую, то увидела перед собой лишь старую жену ребе, простую крестьянку из русской деревни, которая варила суп. Илана попыталась заговорить с ней, но жена раввина понимала только русский и идиш, а последним Илана отказывалась пользоваться. Через минуту появился ребе, с изумлением увидев, что в его доме сидит вооруженная девушка-сабра. Встреча оказалась достаточно странной, потому что ультраортодоксальный ребе считал невозможным даже посмотреть на какую-либо женщину, кроме своей жены, и, когда они наконец начали разговаривать, ребе вел себя так, словно сидел в отдельной комнате.

– Прошлой ночью мы отбили четыре арабские вылазки, – сказала Илана на иврите.

– Такова воля Бога, чтобы Израиль понес наказание за свои грехи, – ответил ребе на идише.

– Но не арабам ее воплощать.

– В прошлом Бог использовал ассирийцев и вавилонян. Почему бы и не арабов?

– Потому что ассирийцы смогли нанести нам поражение. А арабам не удастся.

– Как ты можешь быть такой высокомерной?

– Как вы можете быть таким слепцом?

В среду, на третий день их возобновившихся споров, у Иланы сформировалось четкое убеждение, что маленький ребе каким-то странным образом получает удовольствие от ее слов и поступков, потому что, предвосхищая любое ее слово, он громогласно провозглашал:

– Дочери Израиля прекрасны!

И к ее собственному удивлению, она отвечала:

– Мы стараемся построить такой Израиль, которым вы будете гордиться!

Не поднимая взгляда от своих сложенных рук, он возразил:

– Как вы сможете этого добиться, если вы столь высокомерны? Почему бы тебе не выйти замуж за того высокого ашкенази?

Ее упрямый ответ на иврите неподдельно расстроил старого раввина:

– Мы женаты.

Тем не менее, какой-то слабый контакт возник, когда Илана взяла с собой Веред, и, когда пришел ребе, его жена кормила девушек супом из вареной ботвы.

– Одной вещью я в самом деле горжусь, – сказал маленький ребе.

– Баррикадами, которые мы построили? – спросила Илана.

– Нет, – ответил ребе Ицик. – А тем фактом, что, когда продукты в Цфате подходят к концу, никто из евреев не торгует на черном рынке.

– Попробуй он, – сказала Веред, – и Меммем тут же пристрелит его.

– Сколько тебе лет? – спросил ребе, краем глаза глядя на ее почти детскую фигурку.

– Семнадцать, – ответила Веред.

– Твой отец религиозен?

– Да. Он не знает, где я.

– Должно быть, у него болит за тебя сердце, – сказал ребе и пробормотал молитву над двумя девушками.

Но это чуть наладившееся взаимопонимание разлетелось вдребезги. Вечером 23 апреля, когда начинался их второй Шаббат в Цфате, Меммем Бар-Эль до мозга костей был убежден, что арабы готовятся к атаке. Он боялся, что штурм будет предпринят именно в субботу, когда, по логике вещей, евреи будут молиться, так что в пятницу он собрал всех трудоспособных, чтобы возвести дополнительные заграждения, и теперь евреи молча таскали доски и камни. Именно в это время из сгущающейся темноты и появился ребе Ицик.

– Чем вы заняты в Шаббат? – вопросил он на иврите.

– Строим стену, – ответил Бар-Эль.

– Прекратите! – крикнул этот невысокий человечек.

– Ребе, идите домой к своим молитвам, – попросил Бар-Эль. Возмущенный ребе явно намеревался помешать работам, и было ясно, что его протесты привлекут внимание арабов. Меммем решительно заткнул ему рот ладонью, развернул его и подтолкнул к Ниссиму Багдади. – Убери его отсюда, – приказал Бар-Эль.

Иракский еврей, весивший, как минимум, вдвое больше, чем ребе, легко оттащил его подальше от спешной работы и, подталкивая, направил к сапожной мастерской, где, позвав Илану, сказал ей: