Джеймс Миченер - Источник

И Эль-Шаддаи, потеряв наконец терпение, в последний раз отдал приказ не старому Цадоку, а рыжеволосому Эферу. Получив это указание, Эфер несколько недель назад пришел к Цадоку и сказал:

– Отец, мы должны перебираться на хорошие земли, что лежат к западу.

– Эль-Шаддаи скажет нам, когда придет пора двигаться в путь.

– Но он уже сказал нам. Прошлой ночью. Он пришел ко мне и сказал: «Отправляйся на запад и разведай ту землю».

Цадок схватил Эфера за плечи и спросил в упор:

– Сам Эль-Шаддаи говорил с тобой?

И Эфер, горячий юноша двадцати двух лет, продолжал твердо стоять на своем: бог приходил к нему. Какой у него был голос? – поинтересовался Цадок, но сын не мог объяснить. Этой же ночью Эфер и Ибша отправились на запад. Во время их отсутствия Цадока не покидало беспокойство – в самом ли деле Эфер сказал правду. Почему столь важное послание Эль-Шаддаи доверил молодому? В это было трудно поверить, но теперь бог косвенно подтвердил историю Эфера, сказав, что завтра юноша вернется с указанием идти на запад. И, размышляя над этой историей, Цадок не мог не признать, что в прямом обращении Эль-Шаддаи к Эферу не было ничего странного, ибо Цадоку самому было всего семь лет, когда таинственный бог впервые заговорил с ним, сказав: «Под камнями, на которых сидит твой отец Зебул, прячется змея». Мальчик потрясенно застыл на месте, не понимая, откуда возник голос, и не в силах поверить своим ушам. «Иди, – продолжил голос, – и предупреди отца, а то эта змея его укусит». Он успел добежать до камней и предупредить отца как раз в то мгновение, когда змея показалась из своего укрытия. С этого дня он перестал быть ребенком.

Его имя Цадок означало «праведный», и он продолжал служить посредником, когда Эль-Шаддаи изъявлял желание что-то сообщить своему избранному народу. Его никогда не было слишком много, народа ибри, живущего в пустыне. Когда Лот и Эсо ушли на юг, каждый из них взял с собой не больше тысячи человек. Колено Цадока, продолжавшее ждать, когда придет время двинуться на запад, составляло всего семьсот человек, ибо большие племена ибри еще не сформировались. Кочевников Цадока нельзя было назвать одной семьей. Например, четыре жены Цадока и тридцать его детей, многие из которых уже сами обзавелись семьями, составляли меньше четверти всего племени. Но все члены племени в той или иной мере имели отношение к старику, так что, пусть даже они не были одной семьей, все они составляли клан, колено, и в течение последующих столетий несколько из таких кланов слились воедино, образовав племена, оставившие свои имена в истории.

Жизнь в сообществе, возглавляемом Цадоком, была организована едва ли не лучше всех – главным образом, благодаря справедливому характеру человека, что стоял во главе их. Он во всем полагался на Эль-Шаддаи. В войне он не проявлял особого рвения и жестокости, ибо любил мир и старался достичь его, едва только для этого предоставлялась возможность, – даже к неудовольствию своих сыновей, которые рвались в бой. В торговых делах он бывал честен и благороден. Он поддерживал добрые отношения среди своих жен и учил детей вежливости. Он любил животных и ввел практику, при которой члена выводка никогда не убивали в присутствии остальных, равно как не лишали жизни в один день ягненка и его мать. В его клане женщина, родившая ребенка, могла не работать пять месяцев, если не считать забот по приготовлению пищи, но они не были утомительными. Тем не менее, он был строгим судьей, многих осудившим на смерть, ибо такие нарушения божественного закона, как прелюбодеяние, неподчинение детей отцу, любое пренебрежение Эль-Шаддаи, должны были караться лишь смертью. Но когда приговор бывал вынесен и старик предупреждал, что ни о каком смягчении его не может быть и речи, он обычно предоставлял жертве возможность бегства, и само собой было понятно, что любой приговоренный может взять с собой мула и три бурдюка с водой. Но вернуться в клан Цадока он уже не мог.

Старик уделял внимание самым интимным подробностям жизни своего клана. Именно он ввел правило, по которому неженатый мужчина не может в одиночестве пасти овец: «чтобы это не приводило к мерзостям». Двое молодых и неженатых мужчин, нанимавшихся на период уборки урожая к оседлым земледельцам, не имели право делить одну крышу над головой – «чтобы это не приводило к мерзостям». Мужчина не может одеваться как женщина, а женщина – как мужчина: «чтобы это не приводило к мерзостям». За столетия жизни в пустыне ибри составили свод толковых и понятных законов, которые Цадок помнил дословно и передавал своим старшим сыновьям, а они исполняли обязанности судей, когда его не оказывалось на месте. «Мужчина не может быть мужем двух сестер, поскольку это недостойно, или матери и дочери, поскольку это тоже недостойно». Но поскольку было существенно важно, чтобы полнокровная жизнь и отдельной семьи, и всего клана не прерывалась, он ввел в действие древний закон, по которому если муж умирает, оставив свою жену бездетной, то один из братьев покойного обязан тут же взять вдову в жены и сделать ей ребенка, поскольку жизнь клана может продолжаться лишь детьми. Не важно, женаты ли оставшиеся в живых братья; не важно, презирают ли они свою невестку; если у нее нет детей, они обязаны делить с ней ложе, пока она не понесет, – имя умершего мужа должно быть продолжено.

Пусть даже Цадок настаивал, что сексуальное поведение должно иметь упорядоченный характер, это отнюдь не означало, что он презирал эту важную жизненную функцию. Два года назад, когда ему минуло шестьдесят два года, дети выросли, а у жен было много других хлопот, он как-то увидел в группе рабов, которых его сыновья захватили во время набега на оседлое поселение, особо привлекательную шестнадцатилетнюю девушку. Забрав ее себе, он испытал много радостей долгими ночами, когда в своем шатре обладал ею. Она была хананейкой, поклонявшейся всемогущему Баалу, но, когда Цадок лежал с ней, чувствуя, как ее юное тепло согревает его уставшее тело, он в разговорах с ней осуждал хананейского бога и убедился, что заставил ее презреть Баала и признать истинного бога.

Тем не менее, главной радостью были тридцать его детей. Самые ранние его отпрыски уже сами вместе с ним возглавляли клан, у них, мужчин и женщин, уже были свои дети, а некоторые обзавелись и внуками, так что Цадок мог с гордостью говорить: «Счастлив охотник, у которого есть полный колчан стрел, которые он может посылать в будущее». Но больше всего его интересовали самые юные дети – потомство от четвертой жены: отважный и решительный Эфер, который отправился разведывать запад и который всегда был готов сразиться с врагами; Ибша, самый Юный и спокойный – но, наверно, он серьезнее всех прочих старался понять мир; и конечно же семнадцатилетняя Леа – она была еще не замужем и внимательно присматривалась ко всем мужчинам, в которых отец видел возможных супругов для нее. Если мужчина произвел на свет всего троих детей, он уже может испытывать гордость, а когда на склоне дней они проводят с ним время, он неподдельно счастлив.