Карин Эссекс - Фараон

— Антоний, что нам делать?

Это был простой и искренний вопрос. Клеопатра вдруг поняла, что не привыкла задавать вопросы другим, не придя предварительно своими силами к приемлемому ответу.

— Соберем военный совет. И попросим высказаться всех. Я хочу выслушать каждого. Незачем рисковать новыми изменами. А затем уже решим, что нам делать.

Клеопатре это не понравилось. Она полагала, что они с Антонием всегда должны выступать единым фронтом. Если они не будут демонстрировать свое нерушимое единство, ее позиция значительно ослабнет. Однако по выражению его лица и по холоду, которое словно бы излучало его обычно такое теплое тело, Клеопатра понимала: Антоний не передумает.

Клеопатра слушала доклады офицеров, сидя в шатре совета, и каждый доклад о трудностях и поражениях словно отхватывал кусок от ее плоти. Но это не имело значения. Клеопатра выдержит любое количество плохих новостей и сумеет восстановить силы. А вот в своем муже она не была так уверена, хотя и он выслушивал доклады спокойно и невозмутимо.

— Легион, размещенный на Крите, перешел на сторону врага.

На это Антоний ничего не сказал.

— Есть какие-нибудь известия из Киренаики? — спросил он. — Или легионы, стоящие там, последовали примеру своих соседей и тоже переметнулись к Октавиану?

— Они остаются верны благодаря командованию Луция Скарпа, — отозвался Канидий.

Антоний обвел шатер взглядом.

— А где Агенобарб? Ему настолько плохо, что он не в состоянии присутствовать на совете?

Канидий и Сосий едва заметно переглянулись. Эти взгляды не ускользнули от внимания Клеопатры. Сосий наконец произнес:

— Сегодня утром Агенобарб украл маленькую лодку и поплыл к Октавиану.

— Он очень болен, — добавил Канидий. — Я думаю, что его рассудок помрачился от лихорадки.

— Когда я видел его в последний раз, он был настолько слаб, что оказался не в состоянии отсалютовать мне. А теперь вы говорите, что он сам поплыл на лодке через залив?

В голосе Антония было больше недоверия, чем гнева.

— Совершенно верно.

— Ну что ж, скатертью дорога. Одним больным, о котором нужно заботиться, меньше. Пошлите вслед за ним шлюпку с его вещами и с письмом, что это, мол, привет от меня.

— А это действительно нужно? — спросила Клеопатра.

— Я не хочу, чтобы он воображал, будто о нем тут будут жалеть! — огрызнулся Антоний. — Выполняйте приказ! — прикрикнул он на одного из своих секретарей. — Проследи, чтобы это было исполнено, и немедленно!

Антоний обвел взглядом всех присутствующих, включая Клеопатру.

— Ну, желает ли еще кто-нибудь присоединиться к нашим коллегам на той стороне залива, прежде чем мы перейдем к обсуждению нашей стратегии?

Никто не шелохнулся, но от вопроса Антония в шатре воцарилось физически осязаемое ощущение неловкости.

— Квинт Деллий, тебя удовлетворяет качество здешнего вина? Или любовь к хорошей выпивке скоро толкнет тебя в объятия наших врагов?

— Лучше кислое вино, чем кислый виноград, император, — парировал Деллий и улыбнулся, пытаясь сделать вид, что это шутка.

Антоний словно бы никак на нее не отреагировал, но реплика Деллия тоже повисла в воздухе.

— Деллий, это бестактно, — сказала Клеопатра.

— Это была шутка, царица, — холодно отозвался Деллий.

Антоний кашлянул, призывая присутствующих к порядку.

— Очевидно, мы не можем больше оставаться здесь, в этой кишащей насекомыми дыре. Мы должны вырваться отсюда, даже если это потребует от нас значительных жертв.

— Император, я изучил карты и подсчитал наши силы, — начал Канидий. — Почему бы нам не оставить флот здесь, в заливе и не схватиться с Октавианом на суше? Наши сухопутные силы примерно равны, а никто не командует конницей и пехотой лучше, чем ты. Легионы Октавиана восемь лет воевали на море против пирата Секста. У него сильные гребцы и дисциплинированные команды. На море нам не победить. Но на суше ему никогда не удавалось разбить тебя. Ему не хватает для этого ни опыта, ни ума.

Антоний промедлил с ответом, но Клеопатра знала, что он не сможет согласиться с этим планом. Канидий — и никто из этих людей — не знал, что флагманский корабль Клеопатры, «Антония», являлся плавучей сокровищницей. В его трюме в надежно запертых сундуках, под охраной преданных царице гвардейцев-македонян хранились пятьсот фунтов золота, множество алмазов и других драгоценных камней и двадцать тысяч талантов. Никому из римлян, за исключением Антония, Клеопатра не доверяла настолько, чтобы позволить узнать об этих сокровищах или допустить их к охране. Стражники, охранявшие ценности, происходили из семейств, которые верно служили Птолемеям на протяжении многих поколений, поставляя солдат в их дворцовую гвардию. Это были люди царицы, и только им она верила. Многие из них находились рядом с ней уже двадцать лет, еще со времен ее изгнания.

Так что о том, чтобы бросить корабль-сокровищницу, равно как и о том, чтобы оставить флот, не могло быть и речи. Но Антоний не мог объяснить этого своим офицерам.

— Не меньше половины наших гребцов умерли! — попытался убедить его Канидий. — Оставшиеся в плохой форме. У нас не хватит ни продовольствия, ни лекарств, чтобы привести их в нужное состояние. Кто будет грести?

— Император, нам трудно понять, почему человек с твоим опытом не желает сражаться на суше. Неужто ты принес клятву верности Нептуну и она заставляет тебя воевать с врагом исключительно на море?

Деллий произнес это так, что даже Антоний рассмеялся. Заслышав смех императора, некоторые из его людей присоединились к нему. Клеопатра теперь относилась к Деллию с большим подозрением, но рада была той капле веселости, которую он привнес в ход совещания.

Деллий же продолжал:

— Юлий Цезарь часто говорил, что ты был его собственным счастливым талисманом на поле боя. В делах войны он уважал тебя, как никого другого, — по крайней мере, так мне всегда казалось. — Деллий бросил на Клеопатру взгляд, преисполненный язвительности. — Конечно, я никогда не был настолько близок с Цезарем, как некоторые.

Канидий мгновенно вмешался в разговор, чтобы предотвратить любую реплику царицы.

— В том, чтобы оставить флот, нет ничего позорного. Враг контролирует море. А вот забрасывать наземные силы или впустую расходовать их в бесполезных морских стычках, — это преступление. Войну следует вести на суше. И не могу не отметить — при всем уважении к ее величеству, — что в наземной войне присутствие царицы не пойдет нам на пользу.

Он повернулся к царице — ее верный римский поборник — и негромко, но твердо произнес:

— Было бы лучше, если бы царица отступила по суше через Пелопоннес или попыталась уплыть, как только мы отведем войска от залива.