Карин Эссекс - Фараон

— Это должно стать событием, равного которому мир еще не видел, — сказала Клеопатра Хармионе, когда они поспешно набрасывали для портних эскизы нарядов.

Строя планы, Клеопатра почувствовала, как вдовья печаль покидает ее, как уходит непрестанная боль, которую ей причинил Архимед, когда отверг царицу и принялся развлекаться с другими женщинами. Впервые после убийства Цезаря Клеопатра в полной мере почувствовала себя живой.

За месяц Клеопатра организовала настоящее представление. Царская барка, без дела лежавшая на складе с тех самых пор, как Клеопатра и Цезарь плавали на ней по Нилу, была приведена в порядок. На ней установили позолоченный руль, покрыли весла серебром и поставили новые паруса, не традиционные белые, а царственного пурпурного цвета.

— Я хочу, чтобы мое судно прославляло жизнь, — сказала Клеопатра своим инженерам. — Днем оно должно сверкать на солнце золотом и серебром, чтобы никто глаз не мог отвести, а ночью ослеплять сиянием.

Клеопатра не знала, в какое время суток она прибудет, и не хотела ничего пускать на самотек. Если к этому моменту солнце уже зайдет, она не станет двигаться по реке во тьме, на ощупь, а войдет в порт Тарса, словно живое пламя. Освещение должно выглядеть так, словно это священный свет, исходящий от самих богов.

Когда Антоний и Клеопатра будут пировать вместе, должно быть ясно, что это божественное празднество мира и сотрудничества, которое объединит не просто два народа, но все народы и всех людей. Следует подчеркнуть и дать понять: их альянс устроен и освящен богами, союз Афродиты и Диониса на земле принесет безопасность и процветание всем, кто его почтит.

И вот теперь Клеопатра возлежала на своем ложе, покрытом золотой тканью, словно отдыхающая Афродита. Тело ее окутывали изящные складки белого льна, сквозь который были пропущены тончайшие сверкающие металлические нити. Волосы Клеопатры были уложены на затылке простым узлом, как обычно изображают богиню, и завитки кудрей, спускающихся на виски, обрамляли лицо.

На безымянном пальце левой руки у нее сверкало кольцо с огромным аметистом — камень Диониса. На правой же руке у Клеопатры красовалось кольцо ее матери, кольцо вакханки; на нем был изображен Вакх на буйном пиру — том самом пиру, на котором они вскоре встретятся с Новым Дионисом.

Шею царицы обвивала длинная нить крупного жемчуга. Ирас вплел ей в волосы белые и черные жемчужины, и эти жемчужины, образуя сеть, плотно удерживали прическу.

Для Клеопатры было чрезвычайно важно, как она сейчас выглядит. И не только потому, что ей предстояло встретиться с мужчиной, необыкновенно восприимчивым к женским чарам, но и потому, что отказ Архимеда вернуться к ней нанес Клеопатре глубокую рану и вызвал неуверенность в себе. Рана эта до сих пор болела.

Неужто она перестала быть желанной? Когда Клеопатра разглядывала себя в зеркало, ей в это не верилось. Она по-прежнему стройна — так же стройна, какой была еще до рождения Маленького Цезаря. За последние месяцы к ней вернулся аппетит, а с ним и женственные формы.

Оставалось лишь нанести несколько завершающих штрихов, чтобы добиться изящной чувственности. Несмотря на груз ответственности, не дающий ей заснуть допоздна и заставляющий пробуждаться еще до рассвета, на лице у Клеопатры по-прежнему не проступило ни единой морщинки.

Изучая себя, Клеопатра больше не видела в своих чертах сияющего воодушевления юности. В зеркале отражалось лицо, которому мудрость и опыт лишь добавили выразительности. Ирас, помогая ей одеваться, безудержно восторгался ее внешностью. Однако царицу мало утешали хвалы евнуха, чьи вкусы и пристрастия были устремлены исключительно на лиц одного с ним пола. Клеопатра знала, что не может полагаться на мнение окружающих в оценке ее очарования и дарований. Все они привыкли льстить государыне. Ну что ж, ее ждет экзамен.

Солнце уже начало погружаться в мутные зеленые воды реки, когда капитан сообщил Клеопатре, что они в получасе пути от порта. Клеопатра отправила вперед посланцев, чтобы разнести по Тарсу весть — и, конечно, сообщить об этом самому Антонию: Афродита идет, дабы встретиться с Дионисом ради блага всей Азии.

Очевидно, ее послание было услышано. Жители Тарса толпились по берегам реки, привлеченные небывалым зрелищем, и глазели на плывущую по Кидну египетскую царицу, явившую себя миру в облике богини любви. Женщины из ее свиты, облаченные в ослепительно белые одежды, стояли у весел и руля, как будто судном управляли сами Грации. Истинная работа происходила внизу, но Клеопатре хотелось, чтобы казалось, будто ее барка движима одной лишь божественной энергией. Из огромных жаровен расходился и струился над рекой сладкий аромат жасмина, как будто барку окружала некая небесная эманация.

Уже достаточно стемнело, чтобы можно было зажечь лампы. Прислужницы царицы одна за другой подносили факелы к огню, а затем передавали пламя геометрическому празднеству кругов и квадратов, спроектированному Клеопатрой. В центре узора, дабы доставить удовольствие Антонию, был изображен Немейский лев, символ его астрологического знака и напоминание о Геракле, на происхождение от которого претендовал Антоний.

Когда огни вспыхнули, до Клеопатры донесся гомон толпы. Царица была уверена, что эти люди никогда в жизни не видали такого щедрого освещения, и она надеялась, что слух об этом дойдет до самого императора достаточно быстро, пока узоры ламп и она сама выглядят наилучшим образом. Макияж Клеопатры был безупречен, на одежде — ни единой лишней складочки, а ветер не потревожил ни волоска в ее прическе.

Служанки царицы тоже были свежи и очаровательны. Клеопатра жалела, что не знает, кто из богов отвечает за удачный расчет времени, а то она непременно помолилась бы ему сейчас. Вместо этого она опустила веки и быстро вознесла мысленную молитву Исиде, богине, перед которой склонялась сама Судьба.

Клеопатра открыла глаза, когда ее корабль бросил якорь в Тарсе. Вокруг причала собралось огромное людское море. Судя по одеждам, здесь были и сирийцы, и римляне из всех слоев общества; в толпе можно было увидеть и богатые одеяния знати, и скромные туники простолюдинов. Похоже было, что и богачам, и беднякам равно не терпелось взглянуть на прибытие Клеопатры. Царица различала форму римских солдат, пестрые наряды богатых торговцев, яркие льняные платья сириек — но она не видела императора. Неужели все затеянное ею представление прошло впустую? Это было бы тяжким ударом по ее уверенности в своих силах.

Клеопатра пыталась выглядеть царственно невозмутимой, как истинная богиня, но ее подташнивало. Она улыбалась, томно, изящно махала рукой зрителям, что застыли, словно громом пораженные, при виде золотого судна, сверкавшего огнями на фоне темнеющего неба. Огни отражались в воде, образуя вокруг барки сияющий ореол.