Карин Эссекс - Фараон

«Где же он?» — снова и снова спрашивала себя Клеопатра и жадно вглядывалась в лица, пытаясь при этом выглядеть невозмутимой. В конце концов она заметила спешащего к ней Квинта Деллия; его бедра колыхались при ходьбе, словно вода в движущемся кубке. Он протянул руки прислужницам Клеопатры, и те помогли ему взобраться на борт.

Мальчики-Купидоны с опахалами расступились, позволяя Деллию подойти к царице. Он склонился перед Клеопатрой в эффектном поклоне, а затем поднялся, так медленно, словно кровь ударила ему в голову. Когда он окончательно выпрямился, оказалось, что глаза у него странно расширены. Возможно, он был пьян.

— Государыня!

Клеопатра не могла понять: уж не смеется ли он над ней?

— Рада тебя видеть, Деллий, — проговорила она. — А где же император?

Она не могла позволить себе тратить время на болтовню. Если Антоний покинул Тарс, ей нужно быстро обдумать следующий шаг.

— Э-э… Он сейчас на рыночной площади, вершит суд. Впрочем, думаю, в данный момент он остался в одиночестве. Похоже, весь город пришел сюда, чтобы встретить тебя.

— Весь город — кроме императора?

— О, он ждет тебя сегодня вечером у себя. Ему не терпится увидеться с тобой.

Нет, так дело не пойдет. Клеопатра вспомнила те кошмарные давние времена, когда тот римлянин, Катон, вызывал к себе царя — ее отца. Это было унизительно тогда. Это не менее унизительно и сейчас. Нет, она не пойдет к Антонию — хотя бы из уважения к памяти своего отца. Если Антоний хочет вести переговоры, пускай сам приходит сюда. Пусть посмотрит, как царица улаживает дела с римским полководцем. Клеопатра — уже не та девочка-изгнанница, которой пришлось прятаться в скатанный ковер, чтобы добиться встречи с Цезарем; теперь она полностью владеет собою и своим народом. Ее власть незыблема. Она будет восседать на своем золотом ложе и вести себя как богиня, пока он не прибудет.

— Но, Деллий, я потратила столько сил, чтобы достойно встретить императора! Я не могу допустить, чтобы хлопоты по приему гостей легли на его и без того перегруженные плечи — какими бы широкими и могучими они ни были, — сказала Клеопатра.

Этого намека будет вполне достаточно, чтобы Деллий сообщил о нем Антонию как о попытке обольщения.

— Пускай он придет и благосклонно примет мои попытки развлечь его. Он не пожалеет.

— Так я и передам, — молвил Деллий. И, развернувшись, поспешно удалился, слегка подскакивая на ходу.

Небо потемнело. Клеопатра все так же восседала на ложе, следя за своей позой и надеясь, что ее косметика не расплылась. Воздух сделался прохладнее, но мальчики продолжали работать опахалами, отгоняя от царицы насекомых.

Когда же он появится? Клеопатре хотелось вернуться в свою каюту, умыться, съесть легкий ужин и лечь спать.

Сперва Клеопатра услыхала его голос — Антоний громко разговаривал со своими спутниками, отпуская грубые шуточки, — и лишь потом увидала его. Стук римских сапог о палубу нельзя было спутать ни с чем. Так же, как и смех Антония. Голоса и шаги приблизились — и вдруг стихли. В воздухе повисло молчание. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был свист воздуха, рассекаемого пальмовыми опахалами. Затем Антоний рассмеялся, как умел смеяться лишь он один, — не горлом, а всем своим естеством, как будто каждая унция его плоти и крови радовалась шутке. Клеопатра услышала, как шаги, ускорившись, направляются в ее сторону.

— Царица!

Придворная дама, которой полагалось сообщить о прибытии императора, попыталась объявить его имя, но Антоний перебил ее.

— Вовсе незачем объявлять о появлении старого друга, — сказал он и двинулся к ложу.

И застыл как вкопанный, завидев Клеопатру. Глаза его расширились. Антоний даже забыл поклониться: он так и стоял, разинув рот и не дыша. Что бы он ни намеревался сказать изначально, теперь эти слова канули в забытье — настолько его потряс вид царицы. Во всяком случае, Клеопатре хотелось в это верить.

В конце концов Антоний взял себя в руки.

— Да, на рынке сказали правду. В Таре явилась Афродита.

— Чтобы предаться веселью в обществе нового бога, — отозвалась Клеопатра, приподнимаясь.

Она не пригласила Антония садиться; ей нравилась эта щекотливая ситуация — Антоний стоит перед ней.

— Это то самое судно, которое поразило Цезаря своей роскошью? — поинтересовался Антоний.

— То самое. Но когда мы с ним плавали по Нилу, оно было старым, и его давно уже не чинили. Для тебя, император, я привела его в порядок, дабы почтить твою победу над убийцами Цезаря. Это самое малое, что я могу сделать, чтобы показать мою признательность. Ты истребил врагов отца моего сына! Я старалась угадать твои вкусы, но у меня было мало времени. Прости, что я не сразу откликнулась на твое приглашение. Видишь ли, я просто с ног сбилась, желая угодить тебе.

Клеопатра никогда прежде не видела, чтобы какая-либо ситуация лишала Антония дара речи. Его всегда сопровождали слова, неисчислимое множество слов — цветистых, преувеличенно выразительных, скабрезных. Но сейчас он стоял безмолвно, лишь вопросительно приподнял густые темные брови, и его красивый лоб прорезали три глубокие морщины.

Вьющиеся, чисто вымытые волосы Антония — он не пользовался помадой — свободно падали на лоб и уши; крупное тело было налито силой, и мышцы так и перекатывались под кожей — сказывались недавние труды на полях войны. Как обычно, Антоний носил пояс на бедрах, подобно Гераклу, и сейчас к поясу был подвешен меч. Антоний являл собою наилучший образчик мужчины-самца, какой только могла породить человеческая раса. Он не был стройным и изящным, как Архимед, чья мужская красота все же носила едва уловимый налет женственности, — нет, Антоний был мужчиной с головы до пят.

Клеопатра предложила ему присесть, и он почти робко опустился рядом с нею, откинув плащ в сторону. Клеопатре вспомнилось, как она, четырнадцатилетняя девчонка, впервые увидела его. Тогда он тоже перебросил плащ через плечо, обнажив могучую руку, и Клеопатра была покорена красотой этого движения. Антоний устроился так близко, что Клеопатра чувствовала исходящий от него мускусный запах.

— Нам многое нужно обсудить, — сказал он. — За то время, что мы не виделись, мир сильно изменился.

— Да. И мы изменились вместе с ним. Ты и твои люди — вы поужинаете сегодня вместе со мной? Я велела своим поварам приготовить ужин из двенадцати блюд на сорок человек.

— На сорок? Но нас здесь всего пятнадцать.

— А разве твои люди не порадуются женскому обществу? — спросила Клеопатра, указывая на своих придворных дам, одетых в белое. Всех их отобрали за красоту и умение поддерживать приятную беседу.

— Ты хочешь, чтобы моих людей околдовали? — спросил Антоний.