Карин Эссекс - Фараон

— Я хочу, чтобы они не слишком скучали, пока их вождь будет решать государственные дела, — нимало не смутившись, отозвалась Клеопатра.

— Цезарь всегда восхищался многогранностью твоей личности, Клеопатра. Он частенько говорил мне: «Антоний, это не просто женщина — это все женщины».

— Необходимое свойство для царицы. Перед большинством женщин стоит задача очаровать и подчинить какого-то конкретного мужчину. Я же должна являть подобную власть целому царству.

— И ты ничуть не возражаешь против того, чтобы обратить всю силу своего внимания на одного мужчину? — спросил Антоний, придвинувшись еще ближе, так что Клеопатра ощутила тепло его тела и запах шерстяной ткани, из которой была сшита его одежда.

Антоний взглянул на царицу; его взгляд быстро пробежался по ее телу, скользнул по лицу, затем по груди, по ногам. Наконец он снова взглянул ей в глаза.

— Это зависит от обстоятельств, император, — отозвалась Клеопатра. — И от того, получу ли я в ответ все его внимание.

— И что же нужно сделать, чтобы безраздельно завладеть твоим вниманием?

Клеопатра улыбнулась ему. Настало время ветрености.

— Почему бы нам для начала не поужинать?

Сколько еще фазанов, перепелов, голубей, кабанов, ягнят будет зажарено, потушено, сварено, прежде чем ее условия будут приняты? Сколько рыбин выловлено, вычищено и приготовлено в соусах? Сколько кочанов салата-латука вымыто и посолено? Сколько фиников и фиг будет сорвано с деревьев, сколько головок сыра нарезано и подано к столу, сколько вина будет перелито из золотых кубков в глотки римлян, прежде чем Клеопатра получит желаемое? Ее повара приготовили столько пищи, что хватило бы накормить целый легион. Во всяком случае, так они думали. Но теперь, на третий день празднества, Клеопатра отправила поваров на сирийские рынки, чтобы те закупали местные товары, платили за них непомерные деньги и ругались с местными покупателями, дабы раздобыть еще больше деликатесов для ублажения толпы римлян.

Сколько золотых сервизов и серебряных блюд, сколько изукрашенных драгоценными камнями кубков будет роздано в качестве памятных подарков? Вчера ночью, в конце третьего пира, Клеопатра поразила римлян очередным, самым расточительным своим подарком. Она велела подать каждому гостю-римлянину носилки из черного дерева, инкрустированного перламутром, с подушками из гусиного пуха, с занавесками из красного и золотого шелка, и сказала гостям, что в знак дружбы дарит им эти носилки. Но поскольку гости были римлянами, а значит, были жестоки и алчны, Клеопатра не забыла упомянуть, чтобы эфиопов-факелоносцев, которые должны были освещать путь гостям, все-таки вернули домой.

Казалось, им никогда не надоест сидеть у нее в гостях. Да и с чего бы вдруг? Несомненно, они никогда еще не видали такой щедрой — расточительно щедрой — хозяйки. Клеопатра слыхала истории о роскоши двора Дария, царя Персии, но полагала, что могла бы превзойти и Дария. Вот сегодня ночью, зная, что ей придется раздавать без счета драгоценный груз, привезенный из Египта, она потратила больше таланта на лепестки роз, и теперь они усыпали пол обеденного зала, словно ковер, в котором ноги утопали по щиколотку. Конечно, римляне вряд ли способны оценить по достоинству этот изящный штрих. Однако, похоже, с каждым вечером они все больше привыкали к греко-египетской утонченности.

Все эти три вечера она сидела рядом с императором, поклевывала то одно, то другое блюдо, пока Антоний жадно и шумно ел, осторожно потягивала вино, пытаясь сдерживать его неумеренный аппетит, — и все это время торговалась, защищая интересы своего царства.

Антоний удивил ее тем, что сразу же перешел к обороне. Некоторые поговаривали, будто она вовсе не пала жертвой шторма, когда отправляла свой флот на помощь Антонию, воевавшему против убийц Цезаря, а просто придумала себе отговорку, дабы не принимать в гражданской войне ничью сторону.

Клеопатре не верилось, будто Антоний посмеет предполагать подобное, и она с яростью напустилась на него за то, что он не опровергал эти слухи.

— Как ты мог подумать, что я заключу сделку с убийцами Цезаря? Кассий трижды писал мне, требуя оказать ему поддержку, и трижды я отсылала его гонцов прочь, даже когда он пригрозил повести войска на Александрию!

— Я уверен, что так оно все и обстоит, — сказал Антоний. — Но мне не хотелось связываться с этими слухами.

— Зачем мне помогать людям, заколовшим отца моего сына? Их победа стала бы для моего сына гибелью.

— Понимаю. Не нужно так сердиться на меня.

Клеопатра отослала всех от стола, за которым сидели они с Антонием, так что они могли беседовать без помех. Люди Антония в компании придворных дам царицы расположились за столами, расставленными на палубе; там они могли беспрепятственно пить и флиртовать при свете ламп.

— Мы заключили договор, Антоний, — или ты не помнишь? Договор между нами троими. Один раз ты уже подтвердил его — после смерти Цезаря. Или ты просто играл словами, чтобы утихомирить меня?

Антоний улыбнулся и взял Клеопатру за руку.

— Новый триумвират. Треугольник власти. Я все помню, Клеопатра. Я говорил именно то, что подразумевал. Равно как и Цезарь. Да, правда, некоторое время спустя мне пришлось присоединиться к римскому триумвирату. Ради сохранения мира. Ты же понимаешь.

Клеопатра никак не могла взять в толк, уж не смеется ли он над ней.

— И многое ли пришлось изменить в этом треугольнике, император? Один угол? Два? Или все три?

— Цезарь мертв, и обстоятельства изменились. Если так можно выразиться, ведущие роли теперь играют другие актеры. Мы должны идти в ногу со временем, Клеопатра, но нам совершенно незачем отказываться от изначального плана. Если продолжить театральную метафору, реплики в пьесе остались прежними, но приобрели новый подтекст, поскольку на сцене новые актеры.

— Если два игрока остались прежними, значит, нужно найти исполнителя на третью роль. Ты полагаешь, твои новые партнеры справятся с этой ролью? Не захотят ли они переделать всю пьесу?

— Они могут желать изменить все — особенно один из них, самый младший, который желал бы переписать каждое слово, произносимое актерами. Но он не в состоянии сделать это. Я этого не допущу. Уверен: когда-нибудь малец примирится со своей второстепенной ролью, удовольствуется ею и будет добросовестно читать начертанные для него реплики. И тогда мы с тобой сможем продолжить работать над планом, который составили еще при Цезаре. Не вижу, почему бы нам не воплотить его честолюбивые замыслы. Если мы во имя Цезаря подчиним Парфию, мы тем самым достойно почтим его величие и ваш союз.

Клеопатра совершенно не знала Октавиана, новый угол треугольника власти. Зато она знала Лепида. Этот человек — не лидер по природе, но он отдаст свои деньги и войска тому, кто, по его мнению, одержит верх. Понять мотивы Октавиана было труднее. Он молод — всего двадцать один год — и физически не представляет собой ничего особенного. Но это еще не означает, что он готов будет смириться с миром, в котором один из трех самых могущественных людей владеет богатым царством с крайне выгодным стратегическим положением, причем наследника этого царства зовут Цезарем.