Карин Эссекс - Фараон

Клеопатра нежно улыбнулась, погладила Антония по руке и ушла.

Хармиона поднесла царице миску; та наклонилась, и ее стошнило. Клеопатра думала, что она не подвержена морской болезни, но ей никогда еще не приходилось плыть по такому бурному морю, да еще так скоро после родов.

Птолемей Филадельф — его назвали так в честь его великого предка, но в семье звали просто Филиппом — удался в отца. Он был самым крупным из четырех детей Клеопатры — десять фунтов, и голова шире, чем диск. Клеопатра думала, что умрет, выпуская будущего царевича в мир, и молилась всем богам, чтобы они ускорили процесс родов, а когда этого так и не произошло, мольбы сменились крепкой бранью.

Ребенок не желал покидать материнское лоно, и потому Клеопатра принялась разговаривать с ним голосом, полным боли и отчаяния; она заверяла его, что однажды он станет царем над всем, что увидит вокруг, если только согласится выйти в мир и увидеть все это. Невзирая на острую боль, Клеопатра рассказывала ему, кем были его предки, от каких богов он произошел и какие великие подвиги совершил его отец на войне. Похоже было, будто малыша заставило появиться на свет лишь обещание Клеопатры о том, что он унаследует империю от своих старших братьев.

Когда же он наконец вышел, повитуха воскликнула: «Вы только гляньте, какая головка у будущего императора! И какие у него волосики!» Ребенок родился с темными кудрями Антония, уложенными на крупной голове так аккуратно, словно он уже побывал у цирюльника. Он унаследовал и отцовский аппетит и орал с первого мгновения, на протяжении всего ритуального омовения. Сын Антония затих лишь после того, как мокрая нянька поднесла младенца к кровати Клеопатры и царица приложила его к груди.

Клеопатра все еще не отошла от родов и грудь ее была полна молоком, когда она получила отчаянное послание Антония. Груди ее закаменели и мучительно болели. Она потребовала, чтобы ей дали кормить ребенка самой, чтобы избавиться хоть от части молока, но повитуха убедила ее, что так она только добьется, чтобы молока стало прибывать еще больше. Лучше помучиться недельку-другую, чтобы тело уразумело: нужды в молоке нет. Прошло уже три недели, а тело никак не хотело этого уразуметь, и кровотечение тоже не останавливалось.

Предыдущие роды были если не совсем безболезненными, то, во всяком случае, вполне терпимыми. Тогда она поправлялась быстро и уже через две недели могла сесть на коня. Клеопатра не знала, чем вызваны ее нынешние проблемы: то ли ее возрастом, то ли тем, что ребенок уродился необыкновенно крупным; но все это в сумме привело к очень неприятному результату. А она просто не могла себе позволить в этот критический момент так расхвораться.

Послание Антония было простым и лаконичным. Треть армии мертва. Оставшимся двум третям требуется одежда, обувь и еда. Пожалуйста, немедленно доставь все в Левку, на побережье Финикии, к северу от Тира.

Он что, считает ее волшебницей? Где она ему немедленно возьмет еду и одежду для шестидесяти тысяч человек? И что за уязвимое место в их плане привело к такому сокрушительному поражению в самом начале войны?

И тем не менее она собрала припасы, заготовленные для ее собственной армии, выгребла их из собственных поместий и амбаров, из мастерских, производящих изделия из кожи и шерсти. Она загрузила всем этим добром три корабля и кое-как дотащила свое измученное тело на четвертый.

Хвала богам, никто в городе не стал возражать против действий царицы, хотя именно ее подданным предстояло оплатить поражение Антония. Тщательно продуманная стратегия Клеопатры сработала.

Когда после их воссоединения в Антиохии Антоний вернулся в Александрию, она заключила с ним брак, устроив грандиозную церемонию в духе ее предков. Но на этот раз рядом с нею стоял не какой-нибудь жирный Птолемей, а величайший из полководцев Рима. Александрийцы бурно праздновали это событие, подражая дионисийской способности нового супруга царицы поглощать кубок за кубком. Богачи прислали Антонию потрясающие дары: золото, драгоценности, изваяния, а также рукописи его любимых поэтов и философов. Бедняки же в порыве преданности предлагали ему свои головы.

Антония любили здесь еще с тех пор, когда он двадцать один год назад привел армию Габиния в Египет, чтобы вернуть трон отцу Клеопатры. Люди помнили, что он уговорил царя пощадить многих египтян-мятежников и сам был милосерден, одержав победу.

Но при всем этом Клеопатра не могла быть уверена в том, что ее подданные поддержат его войну. Особенно после того, как ей придется ввести налоги на некоторые товары и предметы роскоши, чтобы приобрести необходимые средства. Царице было необходимо довести эту войну до победного конца.

В любом случае для этого Антоний должен быть если не царем, то, по крайней мере, консортом царицы, который будет сражаться не только за интересы Рима, но и за интересы Египта. Клеопатра была уверена, что их брак, равно как и публичное признание их детей, придадут происходящему убедительности.

Она оказалась права. После брачной церемонии были провозглашены новые имена их двойняшек — Александр Гелиос и Клеопатра Селена, Брат Солнце и Сестра Луна, и подданные разразились восторженными криками.

Мальчик, Александр, не только носит имя величайшего из когда-либо живших царей, но и наречен Ра, самим Солнцем, божественной силой, что заставляет расти хлеб, согревает города и поля, изгоняет пугающую тьму и холод ночи и освещает землю.

А Клеопатра Селена несет груз имени своей матери и всех цариц «Слава своего отца», которые правили до нее. Ее назвали лунной богиней, силой, что проливает свет во тьму ночи и хранит все тайны мира.

Враг Антония, парфянский царь титуловал себя «Братом Солнца и Луны». Когда Клеопатре пришла в голову идея дать детям дополнительные имена, они с Антонием хохотали, обсуждая, как эти имена захватят титул царя и одолеют его.

После празднества, когда они остались наедине, Антоний устроил собственную церемонию, вручив Клеопатре свадебный дар, нить огромных кремовых жемчужин из Каспийского моря — такую длинную, что она доставала Клеопатре до пояса. Клеопатра сказала, что никогда не видела такого крупного жемчуга, а Антоний отозвался, что такового и не существует в природе. Просто раковины повиновались его приказу, чтобы вырастить в себе жемчуг, достойный шеи богини.

Антоний заявил, что желает увидеть то, что представлял себе, когда приобретал их. Клеопатра предложила ему самому надеть их ей на шею так, как он захочет, но он отказался, и у Клеопатры взыграло любопытство: так чего же он хотел? Она принялась дразнить Антония различными прическами и нарядами, пока Антоний не принялся ворчать, что она вовсе не так сообразительна, как кажется. И лишь после этого она позволила своим нарядам медленно соскользнуть на пол. Она перешагнула через них, и Антоний надел ожерелье на ее голую шею. Его пальцы скользнули по обеим сторонам нити, дошли до живота Клеопатры и там остановились. Он накрыл ее живот ладонями.