Фаина Гримберг - Княжна Тараканова

– Но ведь Пинск – не такой большой город, – заметила Елизавета. – Полагаю, горожане предпочитают обедать дома! А приезжие… неужели бывает так много приезжих?.. – Она говорила холодно и небрежно, как должен был, по ее мнению, говорить человек, совершенно равнодушный к разговору, желающий просто-напросто хоть как-то убить время…

Служанка отвечала оживленно и охотно, что когда господа депутаты едут в Петрково, а затем – назад из Петркова, в гостинице отбоя нет от постояльцев и желающих пообедать!..

– …господин Келлер живет солидно и честно, и может выдержать такую линию!.. – хвалила служанка своего хозяина…

– Ступай, – холодно распорядилась Елизавета. Затем окликом, спокойным и равнодушным, вернула девушку. – Сейчас у меня нет горничной. Будешь прислуживать мне. За это – отдельная плата…

Служанка согласилась с радостью…

Елизавета знала, о чем идет речь. Ей было хорошо известно, что еще Стефан Баторий [32]основал независимый суд, именовавшийся среди шляхтичей попросту трибуналом. Все провинции короны обязаны были избирать двоих-троих представителей каждая, с тем, чтобы они собирались в Петркове и составляли вместе трибунал – высшую инстанцию для всех судов королевства на год. Этих депутатов избирали на малых сеймах… Она это все знала, но ничего в этом интересного сейчас для себя не находила… Невольно, не задумываясь, она начала тихонько напевать:

Но тотчас она спохватилась и замолчала. Теперь ее мучила мысль: а вдруг ее услышали? Ведь это странно: почему проезжая княжна знает пинчукские песенки!.. Она раздосадованно гнала эту назойливую мысль прочь, прочь!.. Но мысль возвращалась, упорная и туповатая… Елизавета решила твердо, что сделает уступку своему чувству и пробудет в городе до начала ярмарки… «…А потом… потом еще два дня, только два дня!..» И все вышло по ее решению.

Помещение, отведенное Елизавете, состояло из одной большой комнаты и другой маленькой уборной комнатки, где помещалась ванная. Только в эти дни Елизавета поняла, как она устала со дня своего бегства из дома Франков. Ночь и утро проспала без сновидений, но подыматься с постели все равно не хотелось. Лежала, прикрывшись легкой периной, потягивалась, ощущая внезапно всю приятность иметь в своем полном распоряжении сильное, легкое тело, тело, которое двигалось так приятно, легко, отчетливо…

Гостиничная служанка согрела воду для ванной, выгладила пеньюар и сорочку, заварила кофе… После ванной Елизавета пила кофе, сидя в пеньюаре за столиком. Наедине с собой она вдруг почувствовала робость, странную робость. На звон колокольчика пришла служанка. Елизавета сказала, что будет обедать в общей зале. Она успела заметить в глазах девушки удивление, но это было все равно.

До обеда еще оставалось немало часов. Она спросила служанку, нет ли в гостинице каких-нибудь занимательных книг для проведения времени. Служанка ответила, что спросит у хозяина.

– …что-нибудь занимательное!.. – сказала вслед уходящей девушке Елизавета.

Вместо служанки явился сам хозяин, господин Келлер, швейцарец, принес немецкую книгу о похождениях странного простеца Симплициссимуса [33]. Книга была потрепанная. Хозяин был очень учтив с Елизаветой. Она поблагодарила. Хозяин откланялся, а она прилегла и долго читала, лежа. Она старалась не думать о господине Келлере и его слугах. Наверняка они толковали о ней. Но она старалась не думать. А между тем в кухне действительно говорили о ней, пытались угадать или вычислить логически, кто же она… В этом оживленном разговоре принимал участие и хозяин. И сам он, и кухарка, и слуги сходились на том, что приезжая красавица – вовсе не та, за кого выдает себя, то есть не княжна Ассанчуковна! И сам хозяин, и кухарка, имевшая в доме значительное влияние, и прочие слуги уже были уверены в том, что на самом деле эта девушка – особа значительно более высокого происхождения!..

Одетая к обеду, она спустилась в общую залу. Сам хозяин проводил таинственную гостью за отдельный стол. Подан был золотистый бульон. Кажется, впервые в жизни она обедала так хорошо… Ела медленно, погружала в этот чудесный куриный бульон тяжелую серебряную ложку. Затем на белой скатерти явилась увенчанная зеленью форель и сопутствующая рыбе серебряная вилка… Бутылка доброго вина, паштет из куропаток, жаркое, пирожные на десерт и шампанское…

Господин Келлер учтиво попросил дозволения присесть за стол. Она позволила кивком. Он налил для себя в высокий бокал немного шампанского и заговорил о красотах своей родины, Швейцарии… Она слышала, как зала постепенно заполняется шумным присутствием мужчин, их громкими голосами, резкими запахами, топотаньем сапог. Говорили на польском языке. Ей нетрудно было понять, что это явились те самые депутаты, небогатые дворяне, которые, впрочем, готовы были бросить на ветер в хорошем трактире или в игорном салоне достаточное количество денег… Она сидела спиной к ним и вовсе не намеревалась поворачиваться к ним лицом. Она сидела в глубине залы. Многие могли и не заметить ее…

Она мгновенно удивилась тому, что не сразу узнала его голос! Ей тотчас показалось, что она чует, слышит этот мягкий, теплый дух, запах его кожи… Это был он, у нее слезы подступили к горлу, как будто она теряла его, теряла… Но она ведь нашла его! Она могла сейчас, вот сейчас повернуться и увидеть его… Но она не двигалась, смотрела рассеянно на господина Келлера, хозяин говорил, но она не понимала его слов, сосредоточенная вся на том одном, что здесь Михал!..

Она теперь ясно слышала слова, потому что говорил Михал. Это был его голос, такой чуть жестковато звучащий и… нежный, такой решительный и… странно робкий… Он завладел общим вниманием и фактически произносил монолог. Она даже не думала теперь о том, что ведь он может узнать ее и выдать, то есть выдать даже и нечаянно, сам того не желая, просто от изумления…

– …Нет! – говорил он. – Нет! Я ничего не боюсь. Мне никто ножку не подставит, меня никакой королевский суд никогда не судил! Кто может не допустить меня к присяге?!.

– Допустили уже! – прервал густой бас. Такие басы обрамлены обыкновенно густыми же и длинными усами…

Она почувствовала, как Михал замер на мгновение, как завладела им робость, тщательно им скрываемая…

– У нас ведь как, – продолжил он, – если кому-то предстоит процесс в трибунале, или просто хочется приобрести влияние, тот делает все возможное, чтобы депутатами были выбраны его друзья и родственники. А как может быть иначе, когда, предположим, на малом сейме все согласны и вдруг один кто-нибудь заявляет протест! И всё! Даже семи депутатов не наберется в Петркове! То есть таких депутатов, против которых ни одного протеста не выдвинули бы! И что же, останемся без трибунала?!