Фаина Гримберг - Анна Леопольдовна

Под барабанный бой объявлена война со Швецией. 8 августа 1741 года. На балу в честь дня рождения Его величества принц вел принцессу Елизавету, они явились первой парой в танцах. Спущены три линейных корабля: «Иоанн III», «Генералиссимус Российский» и «Правительница Российская».

Россия желает захватить у Швеции земли, населенные финнами. Фельдмаршал Ласси и генерал Кейт [103]одержали победу, взяв крепость Вильманстранд. В бой будут брошены и казачьи отряды во главе с бригадиром Краснощекиным, который, по слухам, собственноручно рубит головы пленникам и лечит свои раны человеческим жиром, прикладывая его снаружи или принимая внутрь в стакане водки. Русские войска нападают на финские поселения, сжигают дома и уводят в плен жителей и скот. Ужасного Краснощекина все же загнали в болото вместе с его казаками и там изрубили. Непонятно, что же будет дальше!

Впрочем, принцесса Елизавета не пользуется популярностью по всей России. Потому что хотя ее покойного отца и зовут Великим, но каждый русский желает Санкт-Петербургу провалиться на дно морское. Что же касается регулярной армии и флота, то любой русский относится к этим учреждениям Великого Петра со смертельной враждебностью. Русские скорее готовы оставаться где-нибудь в Сибири до скончания своей жизни, нежели служить на самом лучшем русском корабле. Поэтому армия и флот в руках иностранцев, которых в России также ненавидят, чему немало способствует невежественное и ханжеское духовенство, выставляющее католиков и протестантов какими-то чудовищами. А впрочем, стоит помнить, что все предшествующие перевороты совершились в Санкт-Петербурге при помощи фактически нескольких гвардейских отрядов. Большего в России для перехода власти из одних державных рук в другие и не требуется.

Несколько дней я безвыездно провела во дворце. Великая княгиня не отпускала меня. Наконец мне все же позволено было отправиться домой. Когда я выходила из покоев Ее высочества, Левенвольде, видимо, поджидавший меня нарочно, передал мне письмо для великой княгини:

– Вернитесь, – говорил он мне, – вернитесь. Она выслушает вас.

Левенвольде назвал великую княгиню не «Ее высочество», а попросту «она»! Я смутилась и отвечала, что мне неловко стучаться в супружескую спальню. Он настаивал. Я устала за эти несколько дней и уступила ему. На мой тихий стук в дверь костяшками пальцев мне отворил сам принц. Я робко попросила его передать Ее высочеству письмо. Он отошел в сторону и молча пропустил меня.

Великая княгиня сидела на постели, откинувшись на подушки. Я протянула ей письмо и сказала, что Левенвольде просил меня настоятельно… Принцесса прервала меня с неожиданной резкостью, быстро взяла из моей руки письмо, говоря, что Левенвольде сошел с ума, что она уже дважды переговорила с принцессой Елизаветой… Великая княгиня разорвала письмо и сожгла на свечке. Принц наблюдал за нами и произнес раздосадованно:

– Счастлив тот, кому нет нужды здесь находиться! В Петербурге собрано все худшее, что только может быть у дьявола…

– Чего же ты хочешь от меня?! – воскликнула принцесса, обращаясь к мужу так, будто они оставались наедине. – Подумай, что напишет в Париж де Шетарди, если мы арестуем ее!

– Но возможно ведь показать, что мы знаем о ее прожектах!

– Оставь! Какие прожекты! Наглая, взбалмошная, ленивая распутница. Она не способна действовать.

– Я не вижу, чтобы ты была способна действовать!

Великая княгиня посмотрела на меня. Я по-прежнему стояла у двери, которую принц прикрыл, когда я вошла. Лицо принцессы как будто расплывалось в сумеречном свете полуночных свечей.

– Я прикажу арестовать и допросить Лестока, – сказала великая княгиня.

Левенвольде ждал меня в галерее. Не дожидаясь вопросов, я заговорила:

– Ваше письмо передано. Мне кажется, Ее высочество приняла к сведению ваши доводы. Более ничего мне не известно.

Он и не спрашивал. В конце концов нельзя полагать, что я говорила неправду.

Андрей спал, прижавшись щекою к моему плечу. Занавеси на окнах были задернуты. В горке посверкивал белый фарфор, многократно отраженный в стекле. Я отчего-то не могла заснуть и невольно следила за отблесками тускловатых бликов, как они перекрещиваются, истончаются, обрываются и слабо вспыхивают вновь…

Я не очень верю в предчувствия, но в ту ночь внезапная тревога заставила меня осторожно встать с постели и подойти к окну. Андрей не просыпался. Окно выходило на Адмиралтейский луг. Я тотчас разглядела движение людей в глубоком снегу. Гвардейцы в треуголках несли кого-то, сцепив руки наподобие сиденья. Я подумала, что едва ли Ее высочество успела отдать приказ об аресте Лестока. Отчего я подумала именно об этом? Я уже слышала крики. Я уже догадалась, что солдаты несут на руках Елизавету. Я вспомнила ту ночь, когда я так счастливо разложила «Mariage» для принца и принцессы. Я понимала сейчас, что все мои действия будут бесполезны. Однако ведь существует еще и честь, и чувство долга. И потому я не имею права, не могу позволить себе оставить, бросить, как заношенную туфлю, женщину, которая была мне истинной подругой, правительницу, которой я присягнула на верность…

Я поспешно разбудила Андрея, который понял меня без слов, едва посмотрев мне в глаза.

– Я не пущу тебя одну во дворец, – сказал он.

Меня уже давно не удивляло то, как он читал мои мысли.

– Твое самопожертвование уже ничего не исправит и не поможет мне. Я должна торопиться. Оставим споры. Прошу тебя, возьми мои записки, отнеси госпоже Сигезбек.

Он попросил ключ от сундучка:

– Я спрячу под плащ… О, тяжелая… – Он взвешивал тетрадь на поднятых ладонях…

– Потом иди домой, к себе домой, – быстро говорила я. – Тебе лучше быть дома… Тебя не тронут… Ведь ты ни в чем не повинен… – Тут я поняла, что ведь это не может служить аргументом для возможных преследователей. Но о чем возможно было еще говорить?..

Мы обнялись. Я уже успела одеться и теперь закуталась в плащ, повязав голову платком, кое-как подобрав под платок волосы.

– Будь осторожен, – сказала я на прощанье, – слуги могут предать.

Я выбежала в холодных башмаках на лестницу. Я даже не удивилась, увидев одетую госпожу Дросте. Она поджидала меня с двумя слугами, ражими парнями.

– Я должна быть во дворце, – бросила я на бегу.

– Не лучше ли… – начала было она.

– Нет, нет, не лучше! – прервала я.

Она велела слугам нести меня по снегу. Так несли принцессу Елизавету гвардейцы. Парни были в сапогах, наподобие охотничьих. Едва мы перебрались через сугробы, я велела слугам возвращаться. Я не хотела рисковать чужими жизнями. Они, разумеется, поспешили уйти, а я тотчас пожалела о том, что отпустила их. Наверняка их все равно будут допрашивать именно как людей, находившихся у меня в услужении.