Старые годы. Русские исторические повести и рассказы первой половины XIX века

По правую сторону, на особенно устроенной полке, стояла в симметрическом порядке полудюжина предлинных, но тоненьких трубок; возле них зажженная свеча в чистом серебряном подсвечнике и в глиняной кружке множество узеньких бумажек, фидибугов, для зажигания трубок. По левую сторону на столе находилась низенькая, почти круглая бутылка со светлым вином, стакан, вполовину опорожненный, селедка, приправленная луком, голландский сыр и белый хлеб. На невысокой скамеечке возле стула, на котором сидел хозяин, стояла фарфоровая чашка с ручками, служащая у голландцев плевательницей.

Несмотря на непозволительный объем своего живота, минхер Блундвик недаром заслужил звание искуснейшего корабельного мастера; он был чрезвычайно деятелен. Даже теперь, как вы видите, он исполнял три дела вдруг: занимался, завтракал и курил: не говоря уже о том, что он еще беспрестанно плевал.

Молодой незнакомец вошел в комнату и осмотрелся.

Толстый хозяин исчезал в густом, непроницаемом облаке дыма; но. наконец молодой человек увидел его, подошел поближе и, не снимая шапки, кивнул головою. Блундвик с изумлением вытаращил свои маленькие глаза, потом, вынув на секунду трубку изо рта, произнес с голландским хладнокровием:

– Шапку долой!

Незнакомец повиновался, и черные кудри его рассыпались по плечам.

– Что тебе? – спросил Блундвик отрывисто.

– Работы, – так же отрывисто отвечал молодой человек.

– Откуда?

– Из Амстердама.

– Паспорт.

Незнакомец вынул бумагу и подал мастеру.

– Петр Михайлов, – прочитал Блундвик не без труда, – от роду 26 лет. Ага, москвитянин?

– Русский.

– Каждая селедка рыба, но не каждая рыба селедка, – отвечал Блундвик. – Так ты просишь работы?

– Да.

– Изволь, почтеннейший! – и, взглянув на одну из бумаг, лежавших перед ним, мастер продолжал: – Завтра можешь начать на верфи под номером третьим. Жалованье назначу, когда увижу твою работу.

– Я за большим жалованьем не гонюсь; я хочу учиться, – с живостью возразил молодой человек.

– Неглупо, очень неглупо.

– А потому прошу тебя, мейстер, приставить меня к такой верфи, где ты начнешь строить новый корабль.

У Блундвика чуть не выпала трубка из рук от изумления.

– Что-о-о? – произнес он протяжно. – Тебя? Ты! Откуда такая фамильярность, приятель?

– У нас такой обычай.

– Мало ли что у вас! У нас же, почтеннейший, говорят хозяину «вы», слышишь! Ну да ладно, я на такие безделицы не сержусь. Ступай с Богом! Завтра мы примемся за киль шестидесятипушечного корабля. На нем ты наработаешься вволю!

– Спасибо, хозяин! – вскричал обрадованный Михайлов. – Позволь мне спросить тебя еще об одном.

– Спрашивай.

– Дорого ли обойдется новый корабль?

Блундвик захохотал.

– Много знать будешь, скоро состареешься, – отвечал он. – Твое дело не цена, а работа.

– Но я бы желал знать...

– Изволь, изволь! Возьми столько, приложи еще немножко да помножь на восемь, так все еще не будет доставать гульдена.

И весьма довольный шуткой, минхер Блундвик опять засмеялся и движением руки показал молодому человеку, что он может идти.

ГЛАВА III

ЗАЛОЖЕНИЕ КОРАБЛЯ

На башенных часах в Саардаме пробило три четверти пятого. На верфях колокола сзывали на работу, и со всех сторон стекались мастеровые и подмастерья. Иные отправлялись на разные верфи, другие сходились на открытую, довольно обширную площадку, посреди которой лежало огромное бревно.

В числе работников был и Михайлов, на которого новые товарищи смотрели с некоторым изумлением.

Но вот пробило пять часов, и вдали показался тучный Блундвик. На широком плече его покоился красивый топор, древко которого было украшено серебром; круглый живот был обтянут новым кожаным передником; он был одет по-праздничному, потому что заложение корабля всегда происходит с некоторым торжеством и церемониями.

При появлении его все плотники сняли шапки и произнесли в один голос:

– Доброе утро, мейстер!

Блундвик с важностью кивнул головою во все стороны и, подойдя к бревну, занял почетное место.

Тогда один из подмастерьев, высокий, худощавый и рыжий голландец, вышел из толпы и встал на бревно. Это был краснобай, на котором лежала обязанность говорить речь при заложении кораблей.

Рыжий голландец откашлянулся и, размахивая топором, стал говорить:

Братья и товарищи! хочу я вам сказать,

Что каждому из нас надлежит ведать да знать.

Выстроить дом нужно много затей,

Но выстроить корабль того еще трудней.

В доме человек родится и умирает,

А на корабле, словно птица, весь свет облетает.

Дом стоит на земле,

Корабль плывет по воде.

В корабль же – пробьется вода.

В воде же одни рыбы живут,

А люди мрут.

Когда над грозными волнами,

Над разъяренными водами,

Гонимый страшными ветрами,

Летит под всеми парусами

Корабль, нами сотворенный,

Верный, крепкий, неизменный,

Бережет множество людей,

Отцов, братьев и детей.

Опасность очень велика,

Но храброго моряка

Бережет Бог да наше судно!

Это справедливо, хоть и чудно.

Итак, на этом месте

Помолимся мы вместе,

Чтобы Господь наш труд благословил

И будущих обитателей его хранил.

С этими словами подмастерье снял шапку, все последовали его примеру, и, опустив голову, оратор стал говорить громким голосом молитву из молитв:

– Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли; хлеб наш насущный даждь нам днесь; и прости нам долги наши, яко же и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Твое бо есть царствование, и сила, и слава, во веки веков. Аминь.

– Аминь! – повторили все в один голос. Оратор продолжал:

Теперь, братцы, еще одно слово.

Оно необходимо, хоть и не ново.

Да процветает наше милое отечество!

– Виват! – закричали все плотники.

– Да здравствует магистрат и все купечество!

– Виват!

Песня еще не вся пропета:

Нашему мейстеру многие лета!

– Виват! Виват!

А теперь каждый товарищ и брат

Да закричит другому: виват!

– Виват! Виват! Виват!

Последнее «виват» было громче и продолжительнее прежних, потому что каждый кричал для себя.

Вы знаете, что конец

Всему делу венец.

А коли я не умел договорить,

Так прошу меня извинить.

– Виват Видеманну! Виват! – закричали плотники. – Славную речь сказал! Виват!

Оратор Видеманн сошел с бревна и, когда крики унялись, сказал:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, посвятим это бревно тремя ударами на заложение нового киля шестидесятипушечному кораблю. Минхер Блундвик, вам, как хозяину, принадлежит первый удар.

Мастер приблизился, снял шапку и, с усилием подняв свой красивый топор, сделал первую зарубку на бревне, но зарубка эта была едва заметна.