ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ

В центре царского поезда находился вагон-столовая, в меньшей половине которого была устроена небольшая гостиная с зелёною шёлковою мебелью и таким же шёлком обтянутыми стенами. Рядом – узкая прихожая, в которой входившие оставляли верхнее платье. У входа в этот вагон снаружи в застывших вытянутых позах дежурили два казака из царского конвоя – хорошо подобранные красавцы, в своих характерных черкесках и папахах, лихо надетых «набекрень», с молодыми энергичными лицами, обрамлёнными чёрными, как смоль, волосами небольшой вьющейся бороды и усов.

В холодные дни, когда завтрак или обед накрывался не в лесу в шатре, а в вагоне, приглашённые собирались предварительно в гостиной, где стоял и закусочный стол. Стол этот, с переходом приглашённых в столовую, быстро убирался, так как в той же гостиной по окончании трапезы вновь выстраивались гости для заключительного обхода их Государем.

Личное помещение Государя находилось в соседнем вагоне, примыкавшем вплотную к прихожей и гостиной вагона-столовой. Помещение это было едва ли очень покойным, так как через боковой коридор, уменьшавший к тому же жилую площадь «собственного Его Величества вагона», должны были проходить все лица свиты к себе.

Я не имею возможности описать собственный вагон Государя в подробностях, так как только дважды был в одном из отделений его – рабочем кабинете Государя, да и то вечером, при несколько затемнённом освещении. Кабинет этот был устроен в небольшом отделении, по-видимому, в два окна, передний угол которого был заботливо уставлен иконами и образками.

Так как двум людям в этом отделении уже трудно было повернуться, то ежедневные оперативные доклады в периоды пребывания Государя в Ставке происходили, как и в обыкновенное время, в моём кабинете, куда Император Николай и приходил к 10 часам утра. Вечерние доклады, если таковые вызывались ходом действий, делались мною в гостиной описанного выше вагона после обеда и ухода оттуда приглашённых и лиц свиты.

* * *

Случаи, которые привели меня в «собственный Его Величества» вагон, связаны: один – с награждением меня орденом Св. Георгия 4-й степени и другой – со срочным докладом о сдаче австрийцами нам Перемышля 9 марта 1915 года (все даты по старому стилю.).

В нескольких словах расскажу о первом.

Великий Князь Николай Николаевич, получивший за Варшавскую наступательную операцию, выполненную нашими войсками осенью 1914 года, Георгиевский крест 3-й степени, с большим достоинством и с особым ударением доложил Государю, что идеей этой операции и её разработкой он чувствует себя обязанным мне. – Мысль о целесообразности переброски части войск из Галичины на среднюю Вислу и о сосредоточении всех свободных сил к Варшаве действительно была высказана мною Верховному Главнокомандующему на одном из докладов. – Но, конечно, принять или отвергнуть эту мысль было всецело во власти Верховного Главнокомандующего, который и нёс на себе всю тяжесть ответственности в случае всегда возможной неудачи. – Государь признал, однако, справедливым удостоить и меня награждением Георгиевским крестом, который, как известно, высоко чтился в русской армии.

В день награждения тем же крестом, но более высокою степенью, Великого Князя я после обычного обеда в царском поезде получил приглашение Императора Николая пройти вслед за ним в его вагон. Войдя в уже описанное отделение, служившее кабинетом, Государь взял с полки из-под образов лежавший там футляр. Вынув оттуда заветный для каждого военного белый эмалевый крестик, он благословил им меня и сказал при этом по моему адресу несколько тёплых слов. Растроганный этой сценой, я принял крест из рук Царя и тут же приложил его к своим губам; затем принуждён был вложить крест обратно в футляр, так как на моём кителе не имелось соответственной петлички. Когда я вернулся в соседний вагон – столовую, Великий Князь Николай Николаевич, по-видимому знавший о том, для чего Государь звал меня к себе, быстро и радостно направился мне навстречу с приветствием и тут же дрожащими руками стал мне булавкой прикалывать на грудь мною полученную высокую награду…

Генерал Янушкевич, находившийся при этой сцене и получивший ещё до обеда такой же крест, что и я, пожимая мне руку, громко сказал:

– Теперь и я свой крест буду носить спокойно!

Прошли первые годы мировой войны. В течение их я, оставив Ставку, прокомандовал около года на фронте корпусом и затем, по воле Государя, возложившего на себя обязанности Верховного Главнокомандующего, с осени 1916 года занимал пост Начальника Штаба армий Северного фронта. Главнокомандующим войсками этого фронта был, как известно, генерал-адъютант Н. В. Рузский.

Многое изменилось в обстановке. Неудовлетворённая войной, раздираемая внутренним неустройством, атакованная со всех сторон вражеской пропагандой, Россия глухо волновалась.

Земля оскудела, заводы бастовали, железные дороги останавливались… Неизбежно надвигалась революция.

В конце февраля 1917 года в Петрограде начались беспорядки, в которых приняли участие рабочие и запасные, переполнявшие сверх всякой меры столичные казармы.

Император Николай II находился в Ставке, перенесённой ещё в 1915 году в Могилёв. Обеспокоенный характером беспорядков и размером их, он в ночь на 28 февраля выехал в Царское Село, командировав в столицу с особым отрядом находившегося при нём и пользовавшегося его доверием генерал-адъютанта Иванова.

* * *

Однако 1 марта 1917 г. после полудня от дворцового коменданта генерала Воейкова была получена в штаб Северного фронта из Старой Руссы, совершенно неожиданно, поразившая всех нас телеграмма, с сообщением, что через Дно в Псков следует Государь. Ни о цели поездки, ни о порядке следования царского поезда никаких сведений в телеграмме не имелось, и штаб Северного фронта путём отдельных запросов по линии вынужден был установить вероятное время прибытия названного поезда в Псков.

Правда, накануне Начальником Штаба Верховного Главнокомандующего генералом Алексеевым было сообщено о намеченной поездке Государя из Ставки в Царское Село, но оставалось совершенно неясным, как Государь мог оказаться в Старой Руссе, лежавшей в стороне от пути на Царское, и почему он, в такой трудной обстановке, предпочёл следовать во Псков, а не в Ставку. Неизвестен был также и дальнейший маршрут царского поезда.

С большими усилиями удалось выяснить, что Государь может прибыть во Псков не ранее 6 – 7 часов вечера, вернее же – ещё позднее. Ввиду такой неопределённости, генерал Рузский и я решили, в ожидании прибытия царского поезда, временно переехать на вокзал, где мы и поместились в стоявшем там на запасном пути вагоне Главнокомандующего. В Штабе же, для связи с нами, оставался мой ближайший помощник генерал-квартирмейстер Штаба фронта генерал В. Г. Болдырев. Это тот самый генерал, который впоследствии в Сибири, в период Белого движения, до переворота, совершённого адмиралом Колчаком, входил в состав Директории Членов Учредительного Собрания и, будучи членом «Всероссийского Временного Правительства», являлся Главнокомандующим вооружёнными силами этого правительства.