Василий Аксенов - Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине

– В истинном свете! – воскликнул Павел, потрясая руками, расплескивая чай. – Вы, либералы, почему-то как огня боитесь классовой оценки явлений. Не хватает еще разговоров об «извечной борьбе добра и зла» и прочей мистике.

– Вы считаете меня либералом? – спросил Красин Павла.

– Простите, Леонид Борисович, но либерал для меня не самое ругательное слово, – с разгону обернулся к нему Павел и вдруг, всей кожей почувствовав насмешливый взгляд Нади, бурно покраснел, чуть слезы не брызнули.

Красин с легкой улыбкой сделал небрежный светский жест: либерал, мол, так либерал.

«Как он держится, какая выдержка, – думала Сретенская, – какое волевое лицо! А Павел – мальчишка…»

– В нашей семье, Леонид Борисович, все убежденные марксисты, – любезно и несколько снисходительно пояснила, высунувшись из-за самовара, Танюша. – Кроме Николая, все…

Красин одобрительно покивал ей.

– Нынче все марксисты, а я вот электротехник.

– Браво, Леонид Борисович! – закричал Николай Берг, влюбленно глядя на него.

После этого возгласа возникла пауза. Потом отчетливо прозвучал спокойный голос Ильи Лихарева:

– Вопрос сейчас не в том, как сложился царский аппарат, а в том, как его разрушить.

«Вот так, сразу быка за рога, – подумал Красин и внимательно посмотрел на Лихарева. – Должно быть, внутри у этого паренька пар поднят до высшей точки».

Он уже кое-что знал о молодом рабочем берговской фабрики с партийной кличкой Канонир, знал о его большой и полезной работе среди обувщиков, о неистовой страсти к самообразованию, теперь вот увидел его и сразу догадался: во-первых, влюблен, безусловно влюблен в Лизу Берг, а во-вторых, готов уже для баррикад, все в нем внутри бурлит, он еле сдерживается, но сдержится – нервы крепкие.

В самом деле, при одном только взгляде на Лизу круглощекий аккуратист в подштопанном пиджачке заливается краской, но вот он произнес короткую и, прямо скажем, довольно энергичную фразу про «царский аппарат», и в лице его обозначились мгновенно резкие линии, углы, а в глазах промелькнул жесткий блеск.

Красин подумал о том, как изменился тип рабочего-революционера с того времени, когда он пришел по заданию Бруснева в кружок на Обводном канале в Питере, с тех времен, когда он занимался агитационной работой на фабриках Кохмы, Шуи, Иваново-Вознесенска. Среди тех, первых, были еще такие, которые считали, что «царя-батюшку енаралы обманывают»… Современный передовой рабочий читает Маркса, знает историю, он уже думает о будущем своей страны. Вот ведь не кто-нибудь, а именно Канонир резко и, пожалуй, даже властно изменил направление беседы. «Вопрос сейчас не в том, как сложился царский аппарат, а в том, как его разрушить».

Павел Берг рванулся было вперед, но, поняв, видимо, что его мнение и без того ясно всем присутствующим, остановился и молча обернулся к брату.

– Выход один, – тихо сказал Николай. – Как это ни противно, нужно идти к ним, к этим тупицам, открывать им глаза, бередить их заплывшие жиром мозги, просвещать их…

Взрыв хохота заглушил его слова. Хохотали Горизонтов, Лиза, Илья, Павел и даже Надя. Каждый, видимо, представил себя среди персонажей картины «Государственный совет» в роли просветителя.

– Вот эсеры и идут к ним! – орал Горизонтов. – Вот и просвещают! Сазонов и Каляев здорово их просветили! Если так просвещать, то я согласен!

– Я стал замечать у тебя, Витя, симпатии к эсерам, – строго сказал ему Павел Берг. Он пристально следил за политическим развитием Горизонтова, ибо считал себя его крестным отцом в области научного социализма.

– А что? – задиристо вскинулся Горизонтов. – Некоторыми ребятками из их числа я просто восхищаюсь. С удовольствием бы и сам ухлопал какого-нибудь Дурново или Святополка-Мирского…

– Личный террор – глупость! – крикнул Павел.

– Не учи ученого! – по-мальчишески огрызнулся Горизонтов. – Я большевик и не хуже тебя знаю…

– Ты уже и большевик? – удивленно спросил Павел. – Не знал, не знал…

– Много ты про меня знаешь, – буркнул Горизонтов.

– Что касается меня, то я против раскола эсдеков, – сказала вдруг Лиза и покраснела.

Молодежь горячо заговорила разом. Буренин и Кириллов тоже приняли участие в разговоре о съезде. Молчали только Надя и Красин.

«Вот идеальная подпольщица», – думал о девушке Красин.

Красин вынул из кармана змейку, ту самую, купленную на Оксфорд-стрит во время прогулки с Ильичем. Плюшевая эта ленточка поражала его – по каким-то необъяснимым законам сцепления и скольжения она ползла по руке, словно живая, а на гладкой поверхности развивала просто-таки безудержную активность.

Он играл змейкой и смотрел на расшумевшуюся молодежь. Он знал, что эти юноши и девушки преданы делу революции и даже «позитивист» Николай не раз перевозил нелегальную литературу, а сестрички, так те на прошлой неделе, замаскировавшись под белошвеек, раздавали прокламации на Сухаревке солдатам Ростовского полка. Славные ребята. Однако сейчас совершенно уже необходимо прекратить дачную болтовню и делать дело, только дело. Спорить будем потом, а сейчас нужно напрочь искоренить эту русскую интеллигентскую расхлябанность, «душу нараспашку», эту отрыжку нигилизма, столь удобную «гороховым пальто». Спорить будем потом и потом будем строить, что-нибудь выдумывать, потом будем любить – авось, времени еще хватит. И обязательно разгадаем загадку этой змеи.

Разговор постепенно затихал. Первой заметила змейку Таня. Глаза ее расширились, отражение их растеклось по пузатой поверхности самовара. Красин бросил змейку в сухой стакан, и та тотчас же выползла оттуда, заюлила по накрахмаленной скатерти.

– Боже мой, Леонид Борисович, что же это у вас такое? – вскричала девушка.

– Это самый таинственный зверь в Европе, – улыбнулся Красин. – Ядовитая змея из плюша. Дарю ее вам.

Все столпились вокруг счастливой Тани, Горизонтов уверял, что он таких в Гонконге ел живыми, а Красин встал и попросил Кириллова проводить его до станции.

…– Я вам забыл рассказать важное, Алексей Михайлович, – говорил Красин по дороге. – Камо с товарищами перехватили и допросили какого-то Арчакова, есть у них такой «ручной» провокатор. Оказывается, охранка засылала его на гапоновскую конференцию, а потом он побывал и в Лондоне. Из его показаний видно, что охранка знает о существовании Винтера и Никитича, но не подозревает, что оба эти лица – Красин. Кроме того, выяснилось, что мое имя ни разу не выплывало на допросах наших арестованных цекистов. Коля Берг прав – бездарность в империи процветает, она проникает и в охранное отделение. Печально, печально… Куда мы идем?

Оба рассмеялись.

– В общем, я снова легален, – продолжал Красин. – В Орехово на всякий случай возвращаться не буду, но службу уже подыскал в Питере.