Василий Аксенов - Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине

– Эка размахнулись, восторженный вы человек!

– Да, размахнулся, и не без оснований, сударь! Не на пустом месте мы выросли. Радищев, декабристы, Герцен, Чернышевский…

– Это вы, простите, считаете себя наследником?

– Милостивый государь, да будет вам известно, что я уже восемь лет даю деньги на революцию и вот в этом доме-с, да-с, не раз ночевали-с чемоданчики кое с чем-с… Решено, вступаю в партию к.-д.!

– Не торопились бы вы, батенька…

– Вздор! Вздор! Энергия, динамика – вот символы нашего времени! Молодежь…

– А вы сытые, господа мясники?

– Сытые, хозяин!

– Ливеру вам под графинчик хватает?

– Хватает!

– Грудинка при разделке остается?

– Остается!

– Куда деваете остатки?

– Съедаем, хозяин!

– Фартуки новые получили, господа мясники, калоши?

– Получили!

– Водку с вами хозяин пьет, не обижает?

– Не-е-т!

– А вот в листке этом подметном сказано, что хозяин всегда рабочему человеку злейший враг. Евреи, господа мясники, социалисты эти все говорят, что все производство надо народу отдать, а сами хотят весь российский достаток в свою пользу оборотить!

– Бить их надо!

– Вам сейчас, господа рабочие мясники, его высокоблагородие пристав все по порядку доложит. Только сперва разрешите ему стаканчик предложить.

– Пей до дна, пей до дна, пей до дна!

– Спасибо, братцы! Икона где у вас? Кресту верите? Государя надо спасать, братцы! Загубить его хотят вражьи лазутчики, студенты умалишенные и часть обманутого фабричного люда. Завтра выходить надо, братцы! По Кузнецкому пойдем! Пойдете?

– Как один, ваше высокоблагородие, пойдем!

– Слыхал, Филя, по Кузнецкому… Ох, там лавки богатые!

– Тише ты…

– Не далее как третьего дня, Петр Николаевич, я узнал, что великий князь находится в близких отношениях с главой так называемой черносотенной партии пресловутым мазуриком Дубровиным…

– Господин председатель совета министров…

– Петр Николаевич, у нас же приватная беседа!

– Извините, Сергей Юльевич, но я полагаю, что это личное дело великого князя – касательно круга его знакомых…

– В этом случае нет, Петр Николаевич. Вы не хуже меня понимаете, что великий князь становится знаменем и главой этих революционеров правой.

– Вы имеете в виду, Сергей Юльевич, «Союз русского народа» и другие подобные группы? Я склонен считать членов этих организаций истинными патриотами отечества и отличным оружием правительства в борьбе с анархией, но уж никак не революционерами.

– Ошибка, Петр Николаевич, трагическая ошибка, которая может нам дорого стоить! Извините меня, я волнуюсь… Столкновения между левой и правой могут вызвать в России гражданскую войну. Левые – люди, сбившиеся с пути, но принципиально большей частью люди честные, истинные герои, жертвующие своей жизнью за ложные идеи, а черносотенцы преследуют цели самые низкие, желудочные и карманные. Это типы лабазников, убийц из-за угла, их армия – хулиганы самого низкого разряда. Левые хотя бы убивают сами, жертвуют жизнью…

– Не мудро ли будет, Сергей Юльевич, направить одних на других?

– Нет, не мудро, Петр Николаевич. Это только по первому взгляду кажется мудро…

– Однако государь…

– Да, я знаю, государь под влиянием великого князя Николая Николаевича открыто провозглашает черносотенцев как первых людей империи, как образцы патриотизма… но драка между левыми и правыми может разрушить все. Мы должны поощрять умеренное либеральное движение, развивающее положения манифеста 17 октября, помня, конечно, о повелении устранять прямые проявления беспорядков… Это применительно и к левым, и к правым!

– У меня есть особая точка зрения, Сергей Юльевич.

– В данном случае, господин Дурново, я говорю с вами как председатель совета министров!

– Очень хорошо-с! Не желая действовать за спиной вашей, господин Витте, довожу до сведения, что намерен как министр внутренних дел изложить свою точку зрения лично государю!

– Воля ваша, Петр Николаевич… воля ваша…

– Я боюсь за тебя. Я боюсь за тебя все время, пока тебя не вижу. Бог знает, что мне представляется, какие страшные картины… Я наполнен тобой до края и не переживу твоей гибели.

– Ты знаешь, что и я не переживу тебя, а значит, и бояться нечего.

– Есть вещи и страшнее гибели. В газетах теперь почти ежедневно пишут об этом…

– Со мной этого никогда не будет. Вот, видишь? Потрогай лезвие. Он всегда со мной.

– Плохое время мы выбрали для любви.

– Другого времени у нас нет.

– Знаешь, ты не поверишь, но я думаю иногда… иногда я жалею, что не жили мы в другое, более спокойное время…

– Для настоящих людей не было спокойного времени.

– Верно, верно… Но есть на свете блаженный остров Таити, там жил Гоген, а нам дует сквозь старую раму зимний уже ветер, и за углом стреляют – кто-то падает кровавым лицом в снежную кашу…

– Ты бы хотел на Таити?

– Нет. Я хочу быть здесь… вместе со всеми… с тобой… и бояться за тебя…

– Товарищи! Мы, обувщики, решительно протестуем против соглашательских призывов прекратить всеобщую забастовку! Мы не пойдем на поводу у графа Витте, который слезливо взывает к «братцам-рабочим». Это унизительно! Позор! Да здравствует забастовка!

– Это кто ж там такой позорит?

– Да Илюшка Лихарев… Кажись, вчера еще его всяк, кому не лень, за вихры таскал, а сейчас, вишь, социялист. Папаня у него был хороший человек, слесарь золотые руки… под ломового извозчика попал выпимши, а маманя-то после этого по миру пошла да пропала. Слабое дитя было, смирное, а теперича-то гляди как шумит! Молодец!

– Ты за всех-то обувщиков не расписывайся, Лихарев! Тебе робят да бабу не кормить!

– Товарищи! Нельзя прекращать борьбу у самого края победы! Наши требования настоящих свобод, демократической республики, восьмичасового рабочего дня, человеческих условий труда могут быть удовлетворены! Революция уже перекинулась в вооруженные силы!

В Севастополе революционный офицер Шмидт возглавил целую эскадру! Во Владивостоке бунтуют вернувшиеся из Японии русские военнопленные. Наши братья, солдаты и матросы, выдвигают такие же требования! Социал-демократы зовут…

– Арестован! Арестован!

– Что за крики? Без паники! Нас охраняет дружина!

– Шмидт арестован! Восстание в Севастополе подавлено! Вот – последние газеты!

– Да здравствует лейтенант Шмидт!

– Да здравствует забастовка!

– А жевать-то чего будем, братцы?

– Извольте, господин подполковник, разобрать эти бумаги и отсортировать агентурные сообщения от обывательских доносов.

– Слушаюсь, Михаил Константинович. Я надеюсь, вы позволите мне и впредь так вас называть, хотя вы теперь мой непосредственный начальник?