Юрий Вяземский - Детство Понтия Пилата. Трудный вторник

Подобно легендарному Серторию, Марк любил Иберию, с уважением относился к коренному ее населению, многих своих молодчиков и даже конников вербовал из кельтских и иберийских племен. И вообще, как я сейчас понимаю, по духу своему, по манерам и по повадкам он был столько же испанцем, сколько римлянином. Он ведь родился в Иберии. И дед мой, Публий Пилат, в Испании родился и не покидал ее. И прадед мой, Квинт Понтий Первопилат, на свет появился в Иберии и духом ее был изначально проникнут.

Дома одеваясь как римлянин, на службе и в походе Марк преображался почти в испанца. Вместо римского шлема носил на голове темную повязку. Поверх римских доспехов надевал не кавалерийский плащ, а шерстяную накидку – и не пурпурную турдетанскую, а типа тех, которые изготавливают в районе Месеты: с застегивающимся воротом и лацканами, у которых тяжелый запах. Когда садился на лошадь, натягивал облегающие штаны, которые поддерживались широкими подтяжками. Ноги обувал в просторные кожаные сапоги с широкими голенищами; и лишь под вечер, на ночевках, переобувался в сандалии – опять-таки не римские, а осунские: остроносые, завязанные на икрах много раз перекрещенными тесемками.

Оружие сплошь было испанским. Вместо римского кавалерийского меча – фальчион: короткая, широка и кривая иберийская сабля, пригодная не только для нанесения ударов, но и для бросков с расстояния. Этой саблей можно было с одного взмаха отсечь голову, отрубить руку у самого плеча, вспороть живот и нанести другие тяжелые раны. Страшное оружие! Рукоятка сабли заканчивалась головой лошади, а ножны были кожаными.

Дротики были тоже не такие, как в римской кавалерии. Наконечник был длинным, чтобы пробить броню и как можно глубже проникнуть в тело. Древко было сделано из пихты. А на конце древка помещался квадратный кусок железа, обвязанный бечевой и густо обмазанный смолой. Эту смолу перед броском нередко поджигали – чтобы, если дротик вонзится не в тело, а в щит, горящее древко пугало противника, и он отбрасывал в сторону щит, становясь беззащитным.

Помимо этого типа дротиков у Марка было много других моделей, и всеми он великолепно умел пользоваться. Намного точнее и лучше, чем любой из его всадников. «Но не так божественно, как это делал Квинт Пилат, дед командира и твой прадед», – однажды в сердцах объявил мне Виг-галлекиец.

Лошадником Марк Пилат был превосходным. Лучше самого опытного и умелого конюха знал, видел и чувствовал каждую лошадь. Даже предчувствовал ее, ибо, глядя на жеребенка, почти с безошибочной точностью мог предсказать, какой конь из него вырастет, чему его удастся обучить, и как он будет скакать и сражаться. И каждое животное, прежде чем попасть в турму, сперва проходило его тщательный осмотр, а большинство лошадей он сам ездил покупать, иногда в весьма отдаленные уголки Бетики и даже за ее пределы.

Наездник – великолепный. По рассказам восторженного Гнея Виттия, он совершал на коне чудеса акробатики: мог, например, управлять лошадью, находясь у нее под брюхом, и из этого положения метать свои дротики. Виттий утверждал, что однажды, якобы на его глазах, отец поспорил с каким-то центурионом, что перепрыгнет на коне через телегу, доверху нагруженную шанцевым инструментом. А когда отец перепрыгнул, и центурион, не желавший отдавать проигранный заклад, стал возражать, что они, дескать, спорили на прыжок через две телеги, потому как через одну телегу любой опытный кавалерист перепрыгнет, отец, ни слова не сказав в ответ, велел поставить другую телегу и, с не меньшей легкостью перелетев через два препятствия, спросил: «Ну, сколько еще телег ты выстроишь передо мной? Не волнуйся, приятель. Мы с моей клячей все их перемахнем, чтобы устыдить тебя и вылечить от жадности».

А Виг-галлекиец однажды обиженно поведал мне: «В Кордубе твой отец, пожалуй, лучший из наездников. Но у нас, в Галлекии, в Бракаре и даже в Бригантии, многие могут с ним поспорить и некоторые даже выиграют. И прадед твой, Квинт Понтий, был намного более искусным кавалеристом, чем твой отец. Это все говорят».

IX.Удивительным и замечательным командиром был мой отец.

Все турмальные солдаты – и конники, и легковооруженные и даже конюхи – были лично им подобраны, так как Марк Пилат был не только турмарионом , то есть командиром конной турмы, но по призванию турмарием , то есть вербовщиком солдат для своего подразделения. Каждого солдата отбирал, и никто без его одобрения не мог служить у него.

Я уже вспоминал, что в турме у него были не только римляне, но также иберийцы, и этих иберийцев он никогда не отделял от римлян, не создавал отдельных иберийских декурий, как это практиковали другие командиры.

Всех своих подопечных он неустанно и беспрерывно тренировал и воспитывал. И прежде всего велел держаться в стороне от других солдат. Ибо, во-первых, объяснял Марк Пилат, настоящие конники представляют собой элиту римского войска и ни в коем случае не должны даже за пределами службы смешиваться «с какой-то пехотой». А во-вторых, утверждал отец, «это ведь не воины, а полицейские: они за свою жизнь не видели ни одного настоящего сражения; и нечего вам с ними разговаривать, даже здороваться с ними надо с осторожностью, потому что ничему хорошему они вас не научат».

Сам был аккуратным и от каждого солдата требовал образцовой аккуратности в уходе за лошадьми, в содержании амуниции, в поддержании внешнего вида. Встав рано поутру, его солдаты сперва долго чистили зубы, затем тщательно расчесывали волосы, потом чистили лошадей, до блеска надраивали оружие, металлические части обмундирования и упряжи и лишь после этого принимались за завтрак. Сам видел и свидетельствую, что в других конных подразделениях никогда не встречал такой ежедневности и такого внимания к мелочам.

И ни в одной из турм – ни в римских, ни в галльских, ни даже в германских конных отрядах – я не видел таких преданных всаднику лошадей. Их с юного возраста приучали повсюду следовать за наездником, так что во время тренировки или в ходе сражения всадник мог спрыгнуть с лошади, отойти или отбежать от нее в сторону, а конь, словно собака, повсюду следовал за ним, чтобы в любой момент оказаться под рукой. Виг утверждал, что такое воспитание лошадей Марк не сам придумал, а «содрал у нумидийцев», то есть у прославленных всадников великого Ганнибала.

У тех же нумидийцев, как мне объяснили, отец позаимствовал и «тактику двух лошадей». То есть, рядом со всадником, взнузданная и покрытая чепраком (седел у нас не использовали), всегда скакала вторая лошадь. И когда в ходе тренировки или в пылу сражения лошадь под воином уставала, конник в полном вооружении перепрыгивал на вторую и свежую и продолжал на ней работать или сражаться. К тому же, как я уже вспоминал, один конь у всадника был мавританский, а другой – из Уксамы. И на уксамских, на редкость выносливых конях, отрабатывали приемы ближнего конного боя, а на мавританских, менее выносливых, но намного более стремительных и быстрых, пускались в погоню и отрабатывали преследование. А уксамские лошади без седоков скакали следом, так что, если вновь случались рубка и ближний бой, всадник мог снова перепрыгнуть с быстро устающего мавританца на неутомимого уксамца.