Григол Абашидзе - Лашарела

Но ничто не могло ему помочь разобраться в себе. И разум, и сердце, и душа, и тело с одинаковой силой тянулись к Лилэ, искали ее близости.

Во дворце все удивлялись столь необычайной любви царя. Давно отрешенные от жизни старцы и священнослужители, явные и тайные враги Лаши порицали его поведение и помрачение разума царя приписывали колдовским чарам его любовницы.

– Змей соблазнил Адама и Еву и навеки изгнал их потомков из рая, нашептывали мирянам монахи, давно забывшие о радостях жизни. Грозя царю божьей карой, они отворачивались от Лилэ как от колдуньи и нечистой, крестились при встрече с ней и избегали ее.

Но зато молодые царедворцы, жадные до наслаждений, оправдывали увлечение царя и завидовали ему.

– Не только мы, но даже великие мудрецы прошлого, узрев подобную красоту, не смогли бы унять сердце и отвратить очи от ее совершенств, потушить в себе страсть к подобной женщине… – говорили они.

К караван-сараю подъехали всадники. Лошади были взмылены, ездоки забрызганы грязью.

Поручив коней слуге, встретившему их у ворот, прибывшие вошли в заезжий двор.

– Смотрите-ка, никак, Лухуми! – воскликнул один из сидевших за столом кахетинцев, пристально вглядываясь в вошедших.

– Он и есть… А с ним и наш Ило! – проговорил другой.

Лухуми подошел прямо к хозяину. Остальные направились к свободному столу. Тут Ило узнал своих земляков и поздоровался с ними.

– Идите сюда, садитесь с нами! – кричали пирующие, обрадованные неожиданной встречей.

Вошедшие направились к ним и уселись вокруг стола.

– Мы победили! Нахичеван опять наш! Спешим в столицу к царю, вестниками победы… За ваше здоровье, друзья! – поднял чашу Ило и жадно приник к ней. – А что делается в нашей стороне, друзья? Новости какие? спросил он, набивая рот едой.

– У нас… Спокойно у нас… – сдержанно ответил один из кахетинцев и, наклонившись поближе к Ило, тихо спросил: – А что, Лухуми ничего не знает?

– О чем, Закро? – удивился Ило, перестав жевать, с удивлением уставившись на собеседника.

– О своей семье, говорю, ничего не знает? Царь-то у него жену отнял.

Кусок застрял у Ило в горле.

– Жену отнял, говорю, – наклонившись еще ближе, повторил Закро.

– Что ты говоришь, Закро? Как же это так?! – встревожился Ило.

– А очень просто! – вздохнул Закро.

– Как поверить в это? Разве так награждают слугу за верную службу, за преданность?..

Меж тем Лухуми распорядился быстрее менять лошадей, заказал обед и направился к столу.

Все притихли.

– А, вы уже за столом? И наши здесь? – обрадовался Лухуми. Здравствуй, Закро! Сандала, здорово! – с каждым в отдельности поздоровался Лухуми и подсел к приятелям.

– Вы что носы повесили! Мы с победой едем, а вы заскучали! – весело обратился Лухуми к сидящим, принимаясь за еду.

Все растерянно молчали, только проголодавшийся Лухуми усердно работал челюстями.

Утолив голод, он поднял чашу с вином.

– За ваше здоровье, ребята! – обратился он ко всем сидящим за столом и осушил чашу. – А что слышно у нас? Все спокойно? – спросил он, вытирая усы.

– Спокойно! – не поднимая головы, проговорил Закро.

– О моих ничего не знаешь? Как они там?

– Ничего. Мы ведь раньше тебя уехали из дому, – солгал Закро, переглянувшись с остальными: мол, не проговоритесь!

Лухуми снова поднял чашу.

– За нашего царя! Пошли ему бог здоровье и силу на вечные времена! провозгласил он и выпил до дна.

– За здоровье царя! – недружно отозвались остальные, виновато посматривая друг на друга, и нехотя подняли чаши.

– Кони готовы, – доложил слуга.

– Сейчас идем… За наш отъезд! Счастливо оставаться! – И Лухуми осушил на прощанье третью чашу. – А теперь в путь!.. Спасибо, соседи! Лухуми достал из кармана пригоршню монет и высыпал на стол. – Мы угощаем!

Растерявшиеся кахетинцы не успели и слова вымолвить, как Лухуми быстро пожал всем руки и направился с товарищами к выходу.

Оставшиеся за столом долгим взглядом проводили царских гонцов.

– Лучше бы не возвращаться ему живым! – с горечью проговорил Сандала, тяжело вздыхая.

В то утро Лилэ почувствовала под сердцем сильный толчок. Она испуганно вскрикнула, но, сообразив, что с ней, успокоилась. Радостное чувство охватило ее.

Когда ребенок шевельнулся вторично, Лилэ взяла руку Лаши и, затаив дыхание, приложила ее к своему животу.

Лаша ощутил под рукой движение.

– Что это? – испуганно спросил он.

– Дитя шевелится, слышишь?.. – смущенно прошептала Лилэ, обняла возлюбленного, спрятала голову у него на груди.

Оба радовались, как дети. Хотелось рассказать кому-нибудь поскорее, но потом они решили хранить все в тайне – до поры. Сияющими глазами смотрели они друг на друга.

– Прибыл гонец от Ахалцихели! – доложили царю.

Лаша вышел в приемный зал.

Он опустился на трон, усадил рядом с собой Лилэ и торжественно поздоровался с царедворцами.

Он спешил услышать вести не столько о победе грузинского войска, сколько о судьбе Лухуми. В душе он надеялся, что Лухуми, может, не вернется с этой войны. Смерть законного супруга развязала бы Лилэ руки, и брак с царем стал бы для нее возможен.

Георгий знал, что нахичеванцы самоотверженно защищают крепость. На войне распоряжается случай, и царь надеялся на случай, который из тысячи людей, обреченных на смерть, избирает одного. Нельзя сказать, чтобы Лаша хотел смерти Лухуми, но война есть война: одни возвращаются, другие нет. Никто бы не обвинил царя в гибели телохранителя, и совесть его была бы спокойна.

…В конце зала показался гонец, весь в пыли. Он сделал несколько шагов вперед и упал на колени.

– Победа, государь! – воскликнул гонец, и голос его показался знакомым Георгию. Он вздрогнул.

Вестник на коленях приблизился к нему и поднял голову. И вдруг застыл от неожиданности. Рядом с царем Лухуми увидел свою жену, Лилэ. "Мерещится", – мелькнуло у него в мозгу, и он протер глаз.

Лилэ вскрикнула и в беспамятстве откинулась на подушки.

– Помогите! – крикнул царь.

Вокруг Лилэ засуетились лекари и челядь.

Растерянный, дрожащий, смотрел Лухуми на происходящее. Он потерял представление о том, где находится и что это все значит.

По знаку Эгарслана на Мигриаули набросились четверо стражников. Ошеломленный Лухуми не сопротивлялся. Ему скрутили руки за спиной, подняли и повели.

Он двигался словно в тумане, не понимая, что происходит. Может, во сне все это видит или бредит, устав с дороги.

Лухуми втолкнули в подвал и заперли за ним тяжелую железную дверь. В каменной темнице стояла нестерпимая духота, подземелье было переполнено узниками.

От пережитого потрясения Лухуми едва держался на ногах. Ему трудно было дышать спертым воздухом, он пошатнулся и чуть не упал. С трудом удержался на ногах, протиснулся в угол и присел на дощатые нары. Долго сидел он в оцепенении. Потом постепенно свыкся с полумраком, стал осматриваться. Узников было так много, что большинству негде было ни лечь, ни сесть, и несчастные вынуждены были подолгу стоять на ногах.