Григол Абашидзе - Лашарела

– Будь здоров и ты, Лухуми! – ответили ему.

– Если мы понадобимся тебе, ты всегда найдешь нас в этом лесу, Лухуми! – встав с места, крикнул ему вдогонку Карума Наскидашвили.

Лухуми въехал в Велисцихе. Навстречу ему двигалось огромное стадо: лошади, коровы, волы медленно плелись по дороге между плетнями. Позади скакали погонщики.

Завидев коня Лухуми, лошади заржали, сгрудились вокруг него, остановились. Лухуми с удивлением узнал свой скот. Большерогая белолобая корова впереди стада ласково замычала, узнав хозяина, и длинным шершавым языком принялась облизывать своего теленка.

– В чем дело, Лексо, куда ты гонишь мое стадо? – спросил Лухуми одного из погонщиков.

– Да господин приказал… – ответил Лексо смущенно.

– Какой такой господин?

– Эристави Бакур.

– Кто ему дал право распоряжаться моей скотиной?

– Не знаю, Лухуми, нам приказали, мы и гоним; велят – погоним обратно… – И он наклонился поближе к Лухуми: – Нас только что паренек нагнал, говорит, твоей матери плохо. Поторопись, может, живую застанешь…

Кровь отлила от лица Лухуми. Только сейчас он заметил прижавшегося к плетню Тандо. Тот всхлипывал и закрывал глаза рукой. Потом сорвался с места и побежал к деревне.

– Куда же ему поспеть, горемыке, говорят, умерла уже… – проговорил второй погонщик чуть слышно.

У Лухуми потемнело в глазах, он натянул поводья и двинулся на стоявших перед ним стеной животных. Хлопая бичами, погонщики старались очистить для него путь.

Лухуми подъехал к дому. Во дворе толпился народ. Лестница и балкон были забиты людьми. Лухуми спешился.

Увидев его, женщины стали кричать и причитать еще громче. Когда Лухуми подошел к ореховому дереву, все замолчали, расступились, давая ему дорогу. Он неподвижно застыл на месте. С толстого сука свисала веревочная петля, а под ней валялась опрокинутая скамья.

Лухуми бросился к дому, одним духом взбежал по лестнице.

На балконе, на широкой тахте покоилась его мать, такая маленькая, высохшая. Выражение боли и обиды застыло на ее строгом лице.

Лухуми подошел к тахте и как подкошенный упал на колени. Он прижался головой к материнской груди и зарыдал. Он плакал и стонал, словно влекомый на заклание бык, безысходно, безнадежно, и женщины скорбно причитали, вторя ему. Мужчины отворачивались, не в силах сдержать слез.

– Уведите его, пусть придет в себя! – произнес кто-то негромко.

– Оставьте, пусть поплачет! Кого еще ему оплакивать, кроме матери… Ни детей, ни родни, жену отняли, друзья покинули!

Одна мать и была только у него, всю жизнь она отдала ему и умерла, не вынеся его горя. В страданиях и муках произвела Кетеван на свет божий сына. Без поддержки, без помощи поставила его на ноги. Как радовалась она, когда ему улыбнулось счастье и он завел свое хозяйство, как любила и лелеяла его жену! Она безропотно переносила все обиды. И за всю жизнь, полную страданий, она не удостоилась даже благодати умереть на своей кровати, по-человечески. В исступлении, в отчаянии и одиночестве, всеми покинутая, покончила она с собой…

Соседи подняли Лухуми, отвели в сторону, стали успокаивать, утешать, как могли.

Лухуми рукавом утирал слезы.

Жутко было смотреть на его обезображенное ранами и горем лицо. Его усадили на скамью, окружили и рассказали обо всем, что произошло.

Когда царь увез из дому Лилэ, Кетеван лежала больная. Соседи ухаживали за ней, привели лекаря. Она поправилась, поднялась с постели и отправилась искать невестку. Как говорится, обула железные лапти, взяла в руки железный посох и дошла до царского дворца. Но ее не допустили к царю, не нашла она справедливости, ни с чем вернулась домой и снова принялась за хозяйство, чтобы не угас огонь в очаге сына. Тут пришла весть, что Лухуми брошен в темницу, а эристави Бакур распустил слух, будто он изменил царю и отечеству и никогда больше не вернется домой. Бакур и сам поверил в свою выдумку, забрал себе виноградники Лухуми, а сегодня утром его управляющий угнал к себе весь скот Мигриаули. Кетеван пыталась защитить добро сына, но все было напрасно…

Лухуми молча слушал. Дверь в гостиную была открыта, и, когда он поднял голову, взгляд его скользнул по оружию, красовавшемуся на стене. На спускающемся со стены ковре висели оленьи рога, кольчуга Лухуми, его меч и щит, лук и колчан со стрелами. Лухуми задержал на них взгляд. В мыслях его промелькнули разбойники из Гомборского леса, и снова услышал он вопрос Карумы Наскидашвили: "Значит, нужно было убить? Значит, нужно было расправиться? Значит, нужно было отомстить?!"

– Нужно было убить… Нужно было расправиться, отомстить!.. – чуть слышно проговорил Лухуми. Резким движением он поднялся, выпрямился во весь свой богатырский рост и мрачно усмехнулся.

Соседи молча переглянулись: тронулся, должно быть, несчастный, и что тут удивительного!

Лухуми не спеша прошел в гостиную, снял со стены боевые доспехи, неторопливо облачился в них и вышел на балкон.

Соседи удивленно глядели на вооружившегося не ко времени Лухуми.

Лухуми извлек из-за пазухи набитый деньгами кисет, кинул его на скамью и обратился к соседям:

– Нет сил у меня заниматься похоронами. Возьмите эти деньги и устройте моей матери достойное погребение. Коли она не удостоилась блаженной кончины, пусть уж почиет достойно… Священника приведу я сам…

Лухуми медленно вышел, на лестнице ускорил шаг, вскочил на коня и с места пустил его вскачь.

Смеркалось, когда Лухуми подъехал к владениям эристави Бакура. Ярко освещенная усадьба еще издали переливалась огнями. Звуки музыки и песен доносились из сада. Лухуми спешился и неслышно приблизился к ограде. Во дворе за богато накрытым столом сидели гости Бакура. Лухуми приник к забору, затаив дыхание, и внимательно все оглядел.

Бакур подал знак музыкантам, чтобы они перестали играть, поднял большой рог с вином и начал длинную речь.

Лухуми вспомнил тот день, когда он угощал у себя царя. Эристави Бакур и тогда был тамадой и свои льстивые речи обращал к нему, как к хозяину дома, считая его приближенным царя, заверял его в своей любви и преданности. А когда царь отвернулся от Лухуми и опозорил его, эристави первым делом захватил его виноградники, угнал скот.

Бакур кончил говорить и поднес рог к губам. Сидящие за столом с восхищением следили за ним.

Еще и половины рога не было выпито, как под самый кадык в запрокинутую шею Бакура вонзилась стрела. Рог выпал из рук эристави.

Гости на миг оцепенели от ужаса и неожиданности, а затем плач и крики разорвали ночную тишину.

Лухуми вскочил на коня и поскакал прямо к Гомборскому лесу.

Долгое время убийство эристави Бакура оставалось для всех тайной. Многие связывали это убийство с внезапным появлением Лухуми и таким же внезапным его исчезновением из села, но поскольку никто толком ничего не знал, то догадки оставались догадками.