Юрий Никитин - Князь Владимир

Затем раздался страшный крик, в котором не было ничего человеческого, треск сдираемой заживо кожи, снова дикий крик человека, обезумевшего от боли. Гридни похохатывали, тыкали узкоклювыми щипцами, но кожу сдирали медленно, бережно, не прорвать бы ненароком.

Когда утром Владимир вышел на крыльцо терема Вырвидуба, оставив в постели двух дочерей побежденного князя – пусть теперь гридни тешатся, – отрубленная голова старого князя уже торчала над воротами. В раскрытых глазах застыл ужас, а рот еще перекашивался в судороге. Седые волосы слиплись, висели красными сосульками. У колодца дубовая колода уже блестела, чисто отмытая. Из сарая доносилось довольное хрюканье свиней, которым скормили ухоженное мясо.

Из оружейной, завидя князя, бегом примчался Кремень. Откинувшись назад, нес огромный барабан, на Руси именуемый просто билом. Глаза старшего гридня были покрасневшие, а голос охрип, словно Кремень не спал всю ночь, работал:

– Готово, княже! Шкуру серебряными гвоздиками вот тут по краю, как ты велел… Чуть стукни, за сто верст услышат.

Владимир зло скривил губы:

– Ну, Вырвидуб? Я же сказал, что будешь служить мне даже после смерти!

Дальше идти пришлось через земли отважного Кречета Белое Крыло. Славный витязь, благородный и знаемый как за отвагу, так и за щедрость, он симпатизировал Ярополку, как-никак единоверец – Кречет веру взял от соседних ляхов, – но из-за дальности его земель войска Кречета в войне с Владимиром оставались в своих землях. Победу новгородца принял холодно, дани не платил, своих людей в войско победителя не давал. Владимир отмалчивался, слишком многие восхищались Кречетом за его былые подвиги в борьбе с печенегами, но близкие знали, что князь злопамятен, герою печенежских сражений когда-то икнется здорово.

Сейчас они вторглись в его земли не потому, что князь затаил злобу, просто войску надо идти прямым путем. Но в первый же день примчались верховые, заорали издали:

– Княже!.. Беда!

– Что там? – выкрикнул Владимир.

Воины вокруг заволновались, сдвинулись, словно закрывая князя своими телами. Старший верховой закричал:

– Кречет велел в отместку подпалить наши села!.. И народ начал избивать и зорить!.. Наших жен и детей велел вязать и продавать рахдонитам, дабы сгинули в чужих странах…

Владимир привстал на стременах, вскричал бешено:

– Ты с ума сошел? Кречет всегда был честным и отважным воином!.. Он такое не мог…

Верховой закричал отчаянно, бесстрашно перебив самого князя:

– Не мог?.. А он уже месяц как веру жидовскую принял! Потому и разоряет наш народ, детей наших уводит в чужеземный полон!

Воины зароптали, зазвенело железо. Всюду Владимир видел нахмуренные лица, сверкающие в ярости глаза. Верховой заорал, срывая голос:

– Ты князь или не князь?.. Какой из тебя защитник, когда такое терпишь… Курица ты мокрая, а не князь…

Владимир привстал на стременах, вытянул длань. Голос его был тяжел и мрачен:

– Горько мне… Но там – враг! Истребить его, и всю семью тоже. С детьми, чтобы выполоть ядовитую траву с корнем.

Дружина ринулась вперед, как спущенные с поводка голодные псы. С воем, свистом, визгом понеслись к огромной веси с невысокой оградой, ворвались в раскрытые врата, вскоре запылали дома, сараи, конюшни. Владимир ехал медленно, его окружали знатные бояре, Кремень держал наготове дюжину отборных гридней, но оборона Кречета была растоптана внезапностью и свирепостью, которую там явно не ожидали.

Когда он подъехал к терему Кречета, из окон выбрасывали подушки, летели перья, отчаянно голосили бабы, но то у одной, то у другой плач внезапно переходил в предсмертный хрип. Из распахнутой двери выбросили окровавленного человека. Кровь хлестала из множества ран, он попытался привстать, завалился навзничь, увидел неподвижного Владимира на коне, захрипел в ярости, стал снова приподниматься:

– Это я… жег села? Ты… подлец!..

– Я политик, а не дурак с мечом, – огрызнулся Владимир. – Мне нужна победа.

– А… цена… – прохрипел Кречет, – какой ценой… такую победу?

– А за ценой не постоим, – ответил Владимир, сам ощутил, что получилось гордо и красиво, и, пока никто не уловил всей жуткой глубины подлости в таких словах, кивнул Кременю: – Зарежь.

Кремень, понимая князя даже с полувзгляда, спрыгнул с коня, мигом ухватил израненного героя за волосы на затылке, рванул, обнажая белое горло. Нож блеснул на короткий миг, коричневое от солнца горло лопнуло, как спелый кавун, кровь брызнула горячей струей. Кремень отпихнул тело, отпрыгнул, а кровь била горячей струей, сворачивалась коричневыми шариками в пыли.

– Добро, – кивнул Владимир и добавил громко: – Это милосердно. Он не слышал обвинений в своих страшных преступлениях.

– Да, – ответил Кремень тоже громко, – он не успел даже испугаться.

Только Тавр смолчал, хотя в глазах боярина Владимир видел нечто вроде восхищения. Все-таки сам придумал с поджогом своих же сел, а верховым сразу же велел дать денег и услать на кордон с греками, чтобы здесь не успели проболтаться.

Оказавшись рядом, Тавр шепнул:

– Насчет веры здорово… Одним камнем двух зайцев.

– Помалкивай.

– Молчу-молчу.

У Перемышля встретили первое крупное войско ляхов. Те дрались храбро, но их войско было собрано наспех, Владимир разбил без труда, погнал, на плечах убегающих ворвался в город.

Отряды Войдана промчались через весь город к западным воротам. Надо успеть закрыть все ворота и сразу выставить крепкую стражу. Важно не упустить знатных ляхов и русских перевертней. Владимир надеялся захватить и Варяжко, тот, по слухам, подзуживал ляхов не только удерживать червенские земли, но и пойти на братоубийцу, захватившего чужой престол.

Варяжко и раньше оказывался везде, где сопротивление было самое ожесточенное. И не только здесь, в Червении. Побывал у вятичей, но успел ускользнуть от мечей Волчьего Хвоста, сеял смуту среди печенегов, но те предпочли заниматься новым делом: с упоением пахали землю и разбрасывали по ней купленные у славян зерна.

Владимир во главе малой дружины сам спешил к западным воротам. Оттуда больше всего раздавалось криков, а мечи там стучали по щитам, как частый град. Не дать Варяжко снова ускользнуть сквозь пальцы, как уже случалось!

Его конь опередил дружину. Распахнутые ворота уже показались в конце широкой улицы, там была давка, народ бежал из города. Он все нахлестывал коня, как вдруг толпа в воротах раздалась в стороны, послышались крики ужаса и восторга. С той стороны через ворота вбежали огромные викинги!

Они бегом вливались в город своими нестройными рядами, уже разъяренные запахом близкой крови, полураздетые, но с огромными мечами и топорами, в рогатых железных шлемах – яростные и неустрашимые.