Юрий Никитин - Князь Владимир

– Боги… – прошептал потрясенный Олаф. – Как это может так гореть?

Впереди с грохотом рухнул, рассыпая искры, огромный многоэтажный дом. Лишь на миг оба увидели доски и бревна, торчащие из стен, которые раньше казались непоколебимыми и могучими, как скалы Севера. Вспыхнули толстые мраморные колонны, и оказалось, что и дворцы, и колонны, и портики – все состоит из связок длинных жердей и досок, едва-едва закрытых штукатуркой, украшенных гипсом, что издали выглядит так сурово и незыблемо.

– Весь город на деревянном креплении! – вскрикнул Владимир потрясенно. – Как у нас. Только мы не замазываем, мы без обмана…

– А у нас из настоящего камня! – крикнул Олаф гордо. Он перепрыгнул горящее бревно. – Тоже без обмана!

Дома рушились, черный дым застилал дорогу. Страшно кричали сгорающие люди. Рушась, дом обнажал перекрытия, связывающие его с другим домом, и огонь жадно вгрызался в оголившееся дерево, к тому же давно просаленное и промасленное многими поколениями, пробирался во внутренности соседних домов, там сперва вырывался на свободу тонкими струйками, затем мощно и с торжествующим ревом взламывал стены, обрушивал крыши, хватал в объятия оцепеневших людей.

– Быстрее! – кричал Владимир, он кашлял, тер слезящиеся глаза. – Она вся такая!.. Здесь… все…

Олаф задыхался от черного дыма, ноги сами отталкивались от горящей земли в длинных прыжках, он сбивал с ног обезумевших людей, что метались как овцы, не зная, то ли пытаться что-то спасти, то ли бежать из огненного кольца, пока есть шанс спастись…

Когда бежали через площадь, по голове и плечам больно стучали падающие с неба горящие головни. Олаф сыпал проклятиями, кожа на сапогах стягивала ноги хуже колодок палача. Владимир терпел молча: он получил сапоги разношенными, только теперь нога не болталась, а сапог сидел как тугая перчатка, давил, правда, но не до крови.

– Она вся, – повторил он на бегу счастливо. – Головня ли, удар ли меча… Или еще что… Эх, придет время.

– Ты все о том же, – рыкнул Олаф. – Быстрее!

Ветер переменился, понес огонь и дым в сторону. Под ногами с хрустом рассыпались горящие угли, но дышать стало легче. Пожар остался слева. Там еще гореть и гореть: кварталы Арастана, Турана, дворцы и храмы, склады, лавки, откуда уже сейчас несет вместе с чадящим дымом и драгоценными ароматами ладана, мускуса, масла, орехов – мало кто успел спасти от огня мешки с благовониями.

Славянский квартал был огромен, но не столь, как квартал персов или иудеев. Иудейский вовсе огорожен и заперт, туда допускали только сборщиков налогов да городскую стражу, а квартал славянского мира был открыт для всех. Тут заодно и торговали прямо со складов, продавали оптом то, что не удалось сбыть сразу с кораблей.

Даже не стряхнув пепел с одежды, Олаф с разбегу прыгнул в фонтан. Воды было до коленей, сверху плавала серая масса пепла, но вода охладила ноги, и Олаф процедил сквозь зубы:

– Это они придумали неплохо… Фонтаны – вещь!

Топтался, разминал ноги, кривился, съежившаяся кожа сапог, судя по всему, наконец отпустила истерзанные ноги. Вылез с широкой улыбкой:

– Боги Асгарда! Как немного человеку на самом деле надо! Всего лишь сапоги по ноге.

Владимир все оглядывался на страшное зарево. Ветер понес огонь на кварталы, что спускаются к морю. Если и там такие же дома, то погорельцы завтра не отыщут даже места, где стояли их жилища.

– Готов? – спросил Олаф. – Пошли. А ты, к слову, стал на араба еще похожей.

– Сейчас и ты араб, – буркнул Владимир.

Перепачканный в саже викинг выглядел не арабом, а самим чертом, вынырнувшим из ада. Лицо покрыто черными пятнами копоти, волосы посерели, одну бровь подпалило огнем. И без того рыжая, она сейчас словно бы приподнялась в игривом изумлении.

– Уже близко, – сказал он.

Владимир шел склонив голову. Надо держаться по-ромейски, да не увидят в нем русича слишком рано. Иначе не выбраться…

Олаф с любопытством осматривался, потянул носом:

– Ого, русы и здесь устроились, как у себя. Русским духом пахнет!

Владимир ощутил запах заношенных онучей. На каменной стене из массивных глыб лежали поверху свежевыстиранные, а в корыте громоздилась целая груда. От них шел пар, оскорбленное солнце все-таки ради этого продрало дыру в тучах и спешило высушить, чтобы не оскорбляли своим видом стены, которые возводили великие зодчие эллинов.

– Это славянский, а не русский дух, – огрызнулся он. – У русов вязаные носки, а не онучи.

– Да? Ну да все равно – хороший знак, – определил Олаф.

– Какой? – съязвил Владимир. – Запах нравится?

– Солнышко, не видишь?

– Им оно светит тоже, – ответил Владимир напряженно. – А здесь недругов побольше…

Олаф с неудовольствием повел плечами:

– Не все же враги?

– Наше счастье.

Дома ромейские, с теми же барельефами, статуями старых богов, низвергнутых новым: славянские купцы покупали готовые дома и склады, а обветшалые лишь подновляли по старым образцам, но речь звучала славянская, а народ попадался сплошь выше ростом, золотоволосые, широкие, с прямыми взорами и не привыкшими гнуться спинами.

Владимир чувствовал, как пытливые взгляды обшаривают его одежду, лицо, пытаются вывернуть карманы. Здесь все знают друг друга, и всякий незнакомец в мире, где, как говорят местные: homo homini lupus est, может оказаться не просто волком, а очень опасным волком.

Олаф шепнул:

– Вон тот… с мордами!

С каждым их шагом вырастал массивный каменный дом в три поверха, угрюмый, чем-то уже не ромейский, хотя у входа из каменной стены вырастали огромные морды двух львов, а навес поддерживали два атланта. Олаф ревниво оглядел их вздутые мышцы, украдкой пощупал себя за широкую пластину на груди, довольно ухмыльнулся.

– Ничего мужики были, – сказал он покровительственно. – Мелковаты в кости, правда, но все же не та мелочь, что топчет здешние земли ныне… Что скажем?

– Мы торговцы, – напомнил Владимир. – Торгуюсь я, а ты только сопи и хмурь брови. Иногда кивай.

– В знак согласия? – переспросил Олаф.

– А как можно кивнуть еще? – прошипел Владимир. Ему показалось, что за ними наблюдают. – Не прикидывайся дурнем.

– Ладно-ладно. Головой кивать?

– А чем можно кивнуть еще?

Массивное медное кольцо было холодным и липким. Пальцы Владимира раздавили крупные водяные капли, он погрюкал кольцом о медную доску, прислушался, постучал снова.

По ту сторону двери глухо бухнуло, будто с дерева спрыгнул годовалый бык. Послышались тяжелые шаги. Обоим показалось, что земля подрагивает.

Дверь, однако, осталась на месте, скрипнуло. Владимир отшатнулся от неожиданности и мощного запаха чеснока с жареным мясом. Из окошка в двери угрюмо смотрела бородатая харя, широкая, с перебитым носом, крохотными свинячьими глазками.