Виталий Коротич - От первого лица [litres]

Вот это в демократическом обществе важнее всего: должно быть взаимное согласие и никакого насилия. Если вы хотите смотреть порнографический фильм, можете взять его в видеотеке (предъявив документ, удостоверяющий вашу взрослость) и наслаждаться зрелищем под собственную ответственность – но в одиночестве. Тот же принцип, кстати, с гомосексуалистами (по-английски это звучит как «Don’t ask – don’t say», то есть «Не спрашивай – не говори»; ты можешь заниматься чем угодно, покуда это твое личное дело и ты не втягиваешь в свои занятия других людей). В конечном счете все сводится к предотвращению насилия, к сохранению демократических принципов в обществе. Женщина может спать с кем угодно (припомните, сколь вызывающе в этом смысле ведут себя сегодняшние американские женские секс-символы вроде Мадонны или Шэрон Стоун), но ее не могут принуждать к постельному партнерству. Женщина должна иметь право водить реактивный истребитель и работать в шахте – другое дело, что у нее есть и право не идти на такую работу. Женщину не должны ограничивать ни в чем, вообще нельзя дискриминировать людей по их половой принадлежности (американцы зовут это «сексизм»). Женщина не должна подчеркивать свою сексуальность – это ее личное дело и вопрос ее отношений с любимым мужчиной; в частности, поэтому многие американки демонстративно носят солдатские ботинки и мужские рубахи.

В общем, вы можете понять, сколь экзотичны наши девушки для одуревших от женского равноправия молодых американцев. В Соединенных Штатах я видел три или четыре журнала в одном только штате Калифорния, где публикуются фото и жизнеописания российских невест. Говорят, это прибыльный и способствующий человеческому счастью бизнес.

Еще одна проблема, еще один вопрос, на который я не знаю ответов. Вернее бы сказать, здесь и нет единственного ответа на всех. Вспоминаю своего башкирского друга, замечательного поэта Мустая Карима, он рассказывал мне об отце, у которого было две жены, и о том, как Мустай всегда знал, что у него есть две мамы – старшая и младшая, вот и все. Обеих он любил вполне искренне, и обе мамы запомнились будущему поэту вовсе не как угнетенные женщины Востока, а как полноправные члены нормальной мусульманской семьи.

Мой американский студент из эмигрантов Юра Чекалин женился на японке и много рассказывал о том, сколь она заботлива и послушна, но, в то же время, может и огреть палкой, если что не так – в японских семьях, мол, так положено. Анекдотичны еврейские мамы с их мелочной опекой, с их булочками в бумажках для здоровых, но неспортивных детей, над которыми столько издевались в пролетарских советских школах моего детства. Главное – надо, чтобы люди жили, не нарушая чужой свободы, и не заставляли других жить исключительно по своим правилам. В Америке эмансипированность, однотипность мужчин и женщин в обществе давно и упорно культивируется. Там даже послеродовый отпуск по уходу за ребенком берет не обязательно мать, как заведено у нас, а тот член семьи, которому это удобнее. Что касается домашних забот, то они делятся поровну, и мои рассказы о пирогах, которые умеет печь моя супруга, вызывали сочувственные гримаски у американских слушательниц. Я несколько раз спрашивал в аудитории у своих студенток: «Девочки, кто из вас умеет сварить суп?» Из американок почти никто не умел…

В общем, все на свете живут, как им хочется или как у них сложилось. В Америке многие отношения в семьях вообще регулируются брачными договорами, определяющими все, что угодно, вплоть до постельного общения супругов. Тот самый здравый смысл, который многие вступающие в брак россияне воспринимают с презрением, у американок, выходящих замуж, в чести. С несколькими из них я откровенно рассуждал об этом, и столь же откровенно они говорили мне, что найти мужика для кувыркания в койке – дело нехитрое. Супруг – понятие куда более сложное и многогранное, с определенным кругом обязанностей. В этом смысле забавны бывают столкновения традиций. Надо сказать, что наши мечтательные эмигранты не всегда по своей воле вступают в игры по чужим правилам и некоторые из них, в частности особы женского пола, быстро учатся.

В Бостоне году в 1992-м появился очередной болтливый преподаватель марксизма (в прошлой его жизни, естественно), который, не умолкая, рассказывал всем какую-то чушь о своем диссидентстве и о немыслимых антисоветских подвигах. Ну, это занятие в эмиграции распространенное, а поскольку фантазия у многих не развита (ну что за фантазия у такого лектора, если у преподавателей марксизма фантазия запрещалась напрочь), то почти все выдумывают то же самое. (Что именно? О том, как ему руки крутили, а он подымал повыше антибольшевистские плакаты, и народ рыдал от восторга.) Поскольку я в Москве знал всех, кто мог без грамматических ошибок написать «Долой КПСС!», а этого деятеля как-то там не заметил, я поинтересовался, где мог, его обстоятельствами. Все оказалось просто: этого деятеля гоняли с должностей вовсе не за идейные отклонения, а за доносы и склоки, которые он разводил параллельно с преподаванием. В России же начала девяностых годов доносы выходили из моды, и однажды настало время, когда заблудшему марксисту деваться было некуда, вчерашние коллеги рук не подавали, и он, как многие другие, пришел в американское посольство. Там страдалец поведал стандартные байки про то, как стаи большевиков с топорами гоняются за ним по Москве, и получил по этому случаю политическое убежище. Решив в очередной раз начать новую жизнь, кандидат в заокеанские жители отряхнулся от старого мира, бросил в Москве дочерей от прежнего брака, одинокого милого отца (кстати, генерала-отставника) и, прихватив юную девицу из провинциальных невест, которых в Москве штабелями, рванул за океан. Девица была вдвое моложе, но с кем же еще начинать жаркую новую жизнь?

В Соединенных Штатах вначале все было, как водится: и квартира нашлась, и статейки о борьбе с большевиками удавалось печатать, но вот незадача – молодая жена заметила, что пожилой супруг в постели не столь боевит, как в россказнях о своем диссидентстве. Однажды она даже вызвала полицию ночью, пожаловавшись, что беглый марксист работает на компьютере, а не согревает ее в койке. С тех пор борец с коммунизмом жаловался на американизированную жену всем в Бостоне (не было там никого, кто не слышал бы его повестей об ужасной девице, сексуальной маньячке, определенно заброшенной за океан коммунистами, чтобы извести идейно стойкого супруга). А та была тверда и последовательна, скоренько освоив все свои американские права: ей ведь было в браке по закону положено нечто, чего она, увы, не могла получить! К моменту моего отъезда из Бостона, летом 1998 года, она уже почти «додавила» мужа, которому даже таблетки чудодейственной виагры не позволяли сохранить семейный покой. Последнее, что мне запомнилось, – слезливые монологи взлохмаченного эмигранта в сандалиях на босу ногу, который твердил всем, что он тоже законы знает и не будет подлой жене покоя: он заставит ее теперь разделить все имущество пополам и платить ему алименты – не в России, мол, дело происходит. Здесь, в Америке, равноправие, здесь мужчин не дают в обиду!