Роберто Пацци - В поисках императора

Каждый вечер после ужина вместе с офицерами Николай садился в экипаж и отправлялся на квартиру, которую снял для нее и которую они делили с великим князем Александром [18] Великий князь Александр Михайлович (1866–1933). и скрипачкой Ларисой, подружкой Матильды. С тех пор как Николай разделил полувоенную жизнь кузена, они вчетвером словно заключили тайное соглашение друг с другом. Матильда, миниатюрная, очень подвижная, с пышной грудью и выгнутой длинной шеей, темными кудрями и живыми голубыми глазами, имела характер, способный на перепады самые быстрые и непредсказуемые. В такие моменты Николаю казалось, что у нее меняется и лицо, и цвет глаз, и даже голос. Внезапно на нее нападала какая-то застарелая меланхолия, которую она умела распространить на все вокруг: на свою одежду, на постель, на драгоценности. У нее был дар превращать вино в воду, голубиное курлыканье в саду в отчаянные всхлипывания, а потом, несколько мгновений спустя, уже сияя от счастья, она снова превращала воду в вино, рыдания и жалобы – в нежное воркование.

В те вильненские, полные любви, ночи Николай тщетно пытался понять, откуда берет эта женщина свою необыкновенную силу, которая поразила даже его отца в тот вечер, когда он посетил один из балетов Чайковского с ее участием.

«А где же Кшесинская?» – спросил он. С сердцем, готовым выскочить из груди, она поднялась в императорскую ложу под завистливыми взглядами менее удачливых балерин-товарок, и к явному неудовольствию своей танцевальной репетиторши, бывшей артистки, которая тоже когда-то была представлена царю, предшественнику этого. У той, кто танцует, всегда есть царь, для которого можно порхать по сцене так, будто никогда не остановишься и не состаришься.

– Вы – бриллиант и слава нашего балета, – сказал ей царь, поднимая ее из глубокого реверанса и прикладывая свою изящную небольшую руку к груди, к мундиру, расшитому золотом. В этот момент Николай вошел в ложу.

– Николай, проводи мадемуазель в ее гримерную. Для нас было великим счастьем посетить ваш спектакль, мы благодарим вас, мадемуазель.

И все началось прямо здесь, на глазах царя, так мало расположенного к искусству.

Когда Матильда входила в комнату, все, кто в ней находился, сразу же оборачивались, чтобы посмотреть на нее. Но ее фантастическая притягательность только отчасти объяснялась красотой, она обладала каким-то особым обаянием, устоять перед которым было невозможно. Однажды, когда они вместе отправились в Варшаву, Николай сказал ей, прижимая к себе в карете:

– Дорогая, как было бы замечательно, если бы все жители вдруг почувствовали, что мы въезжаем в город, и вышли на улицы, на площади, чтобы поприветствовать нас…

– Нет, не так! Мне бы хотелось, чтобы город остановился, замер. Застывший воздух, неподвижные облака, птицы, остановившиеся на полувзмахе крыльев, Висла, которая больше не течет, крестьянские овцы, которые не двигаются и не жуют, и пастух, поднявший хворостину, чтобы погнать их домой и не способный опустить руку… – И она подняла руку, словно сама была пастухом, и устремила взгляд куда-то вперед, как если бы там были овцы, и луг, и деревня. Николай был растроган тем, как она без остатка погрузилась в фантазию, и крепче обнял ее, словно боялся, что она исчезнет, уйдет в свой придуманный мир насовсем.

Матильда была любопытна чрезмерно, постоянно искала новых развлечений и необычных удовольствий, которыми можно было бы заполнить жизнь Николая, когда он был свободен от службы и представительских обязанностей. В Вильне она разыскала старуху-гадалку, которая по костям предсказала императрице Евгении [19] Евгения, урожд. Эухения Палафокс (1826–1920), супруга Наполеона III, последняя императрица Франции. победу под Севастополем и поражение под Седаном в первый год правления ее мужа.

– Милая, неужели ты веришь всем этим глупостям? – робко спросил ее Николай.

– Конечно. Самое простое – это ничему не верить. Вот увидишь, будет необыкновенно интересно! И не нужно смеяться, это очень, очень серьезные вещи… – Она внезапно замолчала, словно онемела. Николай подумал, что она сейчас заплачет.

Когда вечером они снова увиделись, Матильда попросила его побыть с нею и не ехать никуда с Александром и Ларисой. Она должна была поговорить с ним.

– Что случилось, милая? – спросил он, притворяя дверь в их комнату.

– Она предсказала тебе какую-то армию, которая отправится тебе на помощь и будет искать тебя месяцы, может быть, даже годы; твои верные солдаты готовы умереть за тебя, они только ждут приказа, но приказа все нет, они непобедимы, но тебя нет с ними, хотя они и не верят, что в России больше нет царя.

– Что это значит, Матильда?

– То, что я сказала, любовь моя, я все это видела там, у предсказательницы, еще до того, как она заговорила… Это было ужасно, никто не мог освободить их от присяги и решить их судьбу, а ты ничего не знал! И никто не мог предупредить тебя о том, что они ждут!..

– Ты с ума сошла, что ты говоришь?

– Я не сумасшедшая, хотя сегодня мне было бы лучше быть ею. Я вижу, что с тобой случится, а меня… меня уже не будет рядом с тобой!

Матильда потеряла сознание, а он метался вокруг, растерянный и сбитый с толку. Потом она пришла в себя, и Николай потребовал объяснить, что произошло, но танцовщица с непостижимой быстротой переменила настроение и бросилась открывать бутылку «Сан-Рафаэля». Тут пришли Александр с Ларисой, она позвала их, и все завертелось в бешеном вихре, который умела закрутить только она одна. С тех пор Матильда ни разу не возвращалась к этой истории, до последних дней их связи, когда в газетах по всей Европе уже появилось объявление о помолвке наследника российского престола с Алисой Гессенской.

Ночью она прошептала:

– Запомни, эти солдаты доберутся до тебя, но они станут маленькими-маленькими, такими, что никто их больше не узнает…

Матильда исчезла из его жизни, растворилась, как растворяются призраки, когда Алиса стала его невестой, приняла православие и была наречена русским именем Александра Феодоровна. Те странные слова растаяли вместе с ней, будто никогда и не были сказаны, пока не настал день, когда Николай II принялся разыскивать на карте армию, которая пойдет на смерть, чтобы выполнить приказ и спасти его. Предсказания Матильды ожили в его памяти. Теперь он понял, что для того, кто талантом приближен к божественной сущности вещей, время всегда показывает один и тот же час, и все уже произошло и застыло, как Варшава и Висла, в глазах ясновидящей балерины.

Может, в Чистополе? Может, там находится армия, которая ищет царя? Или в Самаре? А может, это уральские казаки? От названия к названию, от города к городу протягивалась нить верности туда, где в очередной раз останавливался взгляд Николая. Ему казалось, что теперь он, как и Матильда, понимает тайную суть вещей: название города «Са-ма-ра» тремя своими слогами свидетельствовало о том, что старого города более нет на свете, и словно дарило ему ключи от нового. Прежде у императора был совсем другой город, там был митрополит, суд, университет, а теперь он вступал во владение этим волшебным городом без истории, звуком повисшим в воздухе, и этот город стал ему ближе, чем прежний, которого тянули вниз века и камни. «Наверно, я схожу с ума, – подумал он, вырванный из своих фантазий приходом Аликс. – Видимо, так и сходят с ума, уставившись в детский атлас. Но она-то не даст мне забыть о реальности».