Вера Морозова - Привлеченная к дознанию...

— Трофимов с товарищами шел на экспроприацию. Для партии потребовались деньги. Только неудачно: кто-то предупредил охранку, и вся группа напоролась на засаду. Завязалась перестрелка... Товарищей арестовали. Теперь их ждет военный суд, наверняка присудят к виселице. — Клавдия придвинулась к Стольникову: — Времени у нас в обрез. Смертники сидят в башне. Окно камеры выходит в Анастасьевский сад. Для побега все готово. Установили связь с солдатом караульной службы... Но без вашей помощи не обойтись... — И, прижав руки к груди, горячо добавила: — Дело трудное. Знаем, показываться вам в городе опасно... Мы поначалу думали обойтись дружинниками... Но трудно. Товарищей при побеге нужно прикрыть.

Лбов молчал. Казалось, он хотел послушать, что скажут друзья. Клавдия посмотрела на него. Лбов, потупившись, обхватил руками горячую кружку.

— В комитете мне сказали так: дело для «лесных братьев» рискованное. Пускай решают сами.

— Помозговать следует... — Лбов пил большими глотками горячий чай, похрустывая сушками.

— А чего тут думать? Надо идти! Не можем мы, как лешие, в глухомани сидеть, — горячо бросил Ваня Питерский. — Надо, а вернее, обязаны...

Тикали карманные часы, лежавшие на столе. Над кружками поднимался пар. Плыли клубы махорочного дыма.

— А в общем вперед — мое любимое правило. Вперед, как учил Суворов, — могучим басом пророкотал Лбов и вновь стукнул тяжелым кулаком по столу. — Давай, красавица, выкладывай. «Лесные братья» не оставят товарищей в беде. Пойдем на штурм пермской бастилии!..

— Спасибо, товарищи! Я так и думала... Только тебе, Александр Михайлович, лучше в лесу остаться, — осторожно заметила Клавдия.

— Конечно, Александра не возьмем, — подтвердил Стольников. — Его каждый встречный узнает. Зачем судьбу испытывать?!

— Живем вместе и умрем вместе. Лбов — не двух лет по третьему. Выкладывай, Клавдичка. — И он обнял Стольникова.

Клавдия разложила на столе план тюрьмы и Вознесенской улицы. Жирным крестом пометила караульное помещение, обвела кружочком башню.

— Побег назначен на вторник. Всего два дня. У Сибирского тракта буду ждать вас в семь вечера. Передам бомбы... А уж остальное на месте. Только порядок и дисциплина, товарищи. — Девушка помолчала и добавила: — Ну, давайте письма, я потопаю...

Розвальни остановились. Клавдия, закутанная в белый пуховый платок, вскочила в них. Лошади рванули и понеслись. Снег больно ударил в лицо. Девушка сжимала в руках кошелку с бомбами. Лбов нахлестывал лошадей.

Мелькали верстовые столбы Сибирского тракта. Позади осталась застава с двуглавым орлом. Проскочили деревянный мост и оказались на Разгуляе. Лбов, чуть привстав, лихо размахивал кнутом и покрикивал на низкорослых крестьянских лошадей.

У низины, после Разгуляя, лошади замедлили бег. Девушка оставила кошелку с опасным грузом, выпрыгнула из розвальней и показала Лбову на глухой, заснеженный проулок.

— Лошадей привяжи там. Сами к тюрьме. Рассыпаться в садике напротив караулки и ждать меня. Да, телефон не забудьте обрезать. — Она махнула рукой и тотчас исчезла в воротах проходного двора.

Поодиночке, спрятав оружие под овчинные полушубки, скрывались в темноте «лесные братья».

Проходными дворами Клавдия вышла на Вознесенскую улицу. Впереди тускло горели огни — тюремные огни. На углу Вознесенской и Анастасьевского садика возвышался деревянный дом чиновника Черногорова.

Клавдия поднялась по лестнице, тихонько постучалась.

За дверью послышались торопливые шаги. Худощавая девушка с приветливым лицом крепко обняла Клавдию.

— А я уж беспокоилась, — сказала Антонина, — думала, не случилось ли недоброе. — И прошептала: — Ой, боюсь за тебя...

Клавдия, отстранившись, торопливо проскользнула в комнату. Под низким абажуром на столе стоял нехитрый ужин со стаканом горячего чая. Комната угловая, и широкое венецианское окно выходило на Вознесенскую улицу. Окно это приходилось напротив башни пермской губернской тюрьмы.

В квартире Соколовых, которые снимали ее в доме Черногорова, Клавдия появилась не случайно. Отсюда она установила связь с заключенными, придумав систему трех абажуров — желтого, красного и зеленого. Зеленый абажур служил сигналом побега. И вот долгожданный час настал. Клавдия едва сдерживала волнение.

— Клавдичка, я ужин собрала. Садись, садись, — хлопотала Тоня.

— Спасибо. Времени нет.

— Чаю, хоть чаю выпей...

Настенные часы пробили половину восьмого. Девушка погасила лампу. И сразу же в чернеющей темноте замерцало оконце башни. Клавдия порывисто сняла абажур с лампы. Тоня, вопросительно взглянув, подала ей другой — зеленый. Клавдия кивнула: да, сегодня, как условлено, зеленый... И она широко отдернула тюлевую занавеску. Прижалась лицом к холодному стеклу. Темь, непроглядная темь... И там вдалеке — едва приметное оконце тюремной камеры.

Лампа стояла на подоконнике, освещая Клавдию снизу широкой зеленоватой полосою — ее напряженное лицо, ее плотно сжатые губы.

Тоня, крепко обняв подругу, смотрела в зимнюю темь: там, в одной из одиночек башни, сидел ее жених... Но вот в камере заколебался свет, призрачный, неживой, моргнул и погас: сигнал принят.

Клавдия перевела дыхание.

— Спасибо, Тонечка. Прощай!..

— Помни, я одна дома... — быстро проговорила Антонина. — Может, понадоблюсь... Жду тебя...

— Спасибо. Дверь пока не закрывай... Мало ли что может произойти. — Клавдия поцеловала подругу и выбежала из комнаты.

Над городом висела густая вечерняя мгла. Кругом тихо, безлюдно. Впереди мрачно чернела тюрьма. Клавдия свернула с тропинки Анастасьевского сада в узкий проход между сугробами, раздвинула ветви, увидела Ваню Питерского. В руках у него веревочная лестница.

За кустами и сугробами залегли вооруженные «лесные братья». Клавдия выпростала из кармана шубейки браунинг, всмотрелась в одинокую фигуру: часовой прохаживался у тюремной стены.

Послышалась резкая отрывистая команда: происходила смена караула. У тюремной стены, освещенной блеклым фонарем, занял свой пост Ян Суханек.

Ожиданием жили в этот вечер не только «лесные братья» и Клавдия Кирсанова. Ожиданием жили и узники башни.

Беспокойство началось с того дня, когда через волчок в шестую одиночку на каменный пол упала записка. Трофимов, громыхнув кандалами, поднял ее и молча кивнул Глухих. Тот, подтянув кандальный ремень, чтобы меньше слышался звон, двинулся к волчку, заглянул в узкий тюремный коридор. Потом повернулся спиной и закрыл волчок затылком.

Трофимов раскрыл записку. Почерк, похожий на вязанье, — женский почерк. Он придвинулся к керосиновой лампе, висевшей над столом. Откашлялся.