Саймон Скэрроу - Орел нападает. Орел и Волки

– Боюсь, для меня, центурион, все не столь просто. Друиды держат в узилище мою семью. У тебя есть семья?

– Никак нет, генерал. Семья мешает службе.

– Так-так. Тогда, боюсь, ты плохо представляешь себе глубину моего горя. Подумай, в каком положении я нахожусь, раз вынужден обращаться к тебе как проситель.

Макрон, плотно сжав губы, сдержал словцо, едва не слетевшее у него с языка, и усилием воли вернул себе прежнее самообладание.

– Могу я говорить свободно, генерал?

Глаза Плавта сузились.

– Это зависит от того, что ты намерен сказать.

– Понятно, генерал.

Макрон вызывающе вздернул подбородок и застыл в молчании.

– Хорошо, центурион. Говори.

– Благодарю, генерал. Хотя, как я понимаю, в твоем «хорошо» хорошего для меня мало.

В усталом голосе закаленного воина звучало плохо скрываемое раздражение.

– Тебя, генерал, сильно прижало. Сам ты ничего поделать не можешь и потому для очистки совести хочешь, чтобы кто-то подставил за тебя шею. К примеру, я и мой оптион. Подумаешь, пара плебеев сложит головы, невелика беда. Тем более что они непременно их сложат. Какого успеха можно достигнуть, скитаясь по вражеским землям в компании хитроумной туземки и какого-то непонятного мошенника-колдуна? Ты посылаешь нас на верную смерть и сам это знаешь, но пытаешься оправдаться перед собой, чтобы потом заявлять всем и всюду: я, мол, хотел все уладить по-доброму, но бедолагам не повезло. Между тем и меня, и вот этого паренька изрубят в куски, а то и сожгут заживо. Что ж, на войне бывает и не такое. Только поможет ли это кому-нибудь?

Эта совсем не типичная для обычно сдержанного Макрона вызывающая тирада ужаснула Катона, согнала кровь со щек опешившего легата и зажгла в глазах командующего мрачный огонь. Срочно требовалось чье-то вмешательство, и Катон выпалил:

– Пойду только я!

Трое римлян, мгновенно забыв о достигшей высшей точки ожесточенности перепалке, которая определенно не могла закончиться для одного из них ничем хорошим, удивленно воззрились на оптиона. Катон быстро облизал губы и кивнул, подтверждая свои слова.

– Ты?

Брови командующего поползли вверх.

– Так точно, генерал. Позволь пойти мне. Я один лучше справлюсь.

– Оптион, – заговорил Веспасиан, – я ничуть не сомневаюсь в твоей личной смелости, да и находчивости тебе тоже не занимать. Не отрицаю, малый ты прыткий. Но по-моему, то, за что ты хочешь взяться, непосильно для одного человека.

– Тем более для мальчишки, – поддержал легата командующий. – Тут нужен мужчина.

– Я не мальчишка, – холодно возразил Катон. – Я служу в армии уже больше года, удостоен награды и, полагаю, доказал, что на меня можно положиться. Кроме того, командир, если ты и впрямь считаешь, что шансов на успех почти нет, то списать в расход одного бойца в любом случае предпочтительнее, чем потерять двоих или больше.

– Тебе не следует в это соваться, – пробормотал Макрон.

– Командир, мое решение твердо. Пойду я один.

Макрон уставился на юнца, не сомневаясь, что парень спятил. Можно сказать, по доброй воле записался в покойники. Вообще-то, он был хорошего мнения о своем оптионе, признавал в нем и храбрость, и ум. Но что будет делать этот малоопытный, наивный молокосос в самой вражеской гуще, да еще и в дурно попахивающей компании бриттов? Вот чертов сопляк! Шелудивый щенок! Но… не бросать же его на погибель!

– Ладно, – промолвил Макрон, повернувшись к командующему. – Пусть идет. Но с ним пойду и я. Раз уж дело затеялось, должен ведь кто-нибудь проследить, чтобы все шло как надо.

– Спасибо, центурион, – негромко произнес генерал. – Ты убедишься в том, что я умею быть благодарным.

– Если мы возвратимся.

Плавт ограничился пожатием плеч.

Прежде чем ситуация вновь стала взрывоопасной, Веспасиан торопливо поднялся на ноги и велел слугам подать вина, а потом кивком указал на дальнюю боковую кушетку, располагавшуюся под стенкой шатра.

– Вы, ребята, должно быть, устали. Присаживайтесь, мы сейчас немного выпьем и заодно познакомимся с бриттами. Теперь, когда все утряслось, не стоит зря терять время. Вам надо выступить уже утром. Учтите, до назначенного друидами срока останется двадцать два дня.

Макрон с Катоном поплелись к кушетке и неуклюже присели на мягкие, спрыснутые какими-то благовониями подушки.

– Что это за дерьмо ты творишь? – прошептал сердито Макрон.

– Командир?

– Разве я при тебе хоть когда-нибудь хвалил добровольцев? Расписывал, как это замечательно сдуру совать свою голову под вражеские мечи? Ты, на хрен, хоть что-то подобное от меня слышал?

– А как же история с тем сундуком, командир? Ты ведь сам тогда вызвался отыскать его.

– Ни хрена я не вызывался! Мне просто приказали, и все. Не будь меня, отправили бы еще кого-то. А сейчас совсем другой оборот. Ты хоть понимаешь, в какую задницу мы попали?

– Тебе не было нужды тянуться за мной, командир. Я ведь сказал, что сам справлюсь.

Макрон презрительно фыркнул и покачал головой, возмущаясь той безрассудной готовностью, с которой его оптион вдруг вознамерился обречь себя на жуткую смерть в каком-нибудь темном углу варварского захолустья. Катон, со своей стороны, тоже был возмущен. Интересно, а как бы еще мог он спасти этого идиота, вздумавшего сцепиться с самим генералом? В римской армии нарушение субординации – недопустимая вещь. Вот он и ляпнул первое, что пришло в голову, а теперь ему делалось дурно от одной мысли о путешествии в страну черных друидов. Единственным чувством, которое как-то поддерживало Катона, был холодный гнев, ровно горевший в глубинах его существа. Командующий своим чванливым высокомерием сумел оскорбить не только центуриона. У оптионов тоже есть чувство достоинства, даже у совсем юных, прослуживших какой-нибудь год.

Легкий скрип кожи заставил Катона поднять глаза. В шатер вошел раб с бронзовым подносом, на котором стояли шесть кубков и бронзовый узкогорлый сосуд, наполненный, судя по аромату, отменным фалернским. Раб поставил поднос на стол и, повинуясь кивку Веспасиана, наполнил кубки, не пролив ни капли драгоценной влаги. Глядя на него, Катон не сразу заметил появившихся в помещении бриттов. Бывший ученик друидов был настоящим великаном, огромным, как башня. Он даже чуть горбился, но все равно казался громадным. Сопровождавшая его женщина, напротив, держалась прямо. Откинутый капюшон открывал тугие кольца рыжих, заплетенных в косы волос. Плавт приветствовал гостей кивком, а Веспасиан при виде туземной красавицы непроизвольно расправил плечи.

– Чтоб мне сдохнуть! – шепотом выругался Макрон, когда женщина полуобернулась к нему, поправляя складки плаща. – Боадика!

Та услышала свое имя, повернулась полностью, и глаза ее удивленно расширились. Спутник девушки оглянулся.