Элисон Уэйр - Шестая жена. Роман о Екатерине Парр

— Вы уверены, что достаточно окрепли?

— Не суетитесь, Кейт. Нога у меня по-прежнему немного болит, но я крепкий.

А с виду не скажешь. Боль избороздила морщинами лицо Генриха, он выглядел усталым и измученным. Но может, чего не бывает, поездка принесет ему облегчение, если они не станут спешить.

— Гардинер снова наседал на меня, — произнес Генрих и нахмурился. — Новый союз с императором, кажется, принесет плоды. Однако епископ настаивает, что я должен остановить реформы, так как император — верный сын Рима и воюет с протестантскими принцами Германии.

В Екатерине закипело раздражение.

— Вы были дружны с императором и прежде, когда только начали реформы.

— Да, но теперь я отлучен от Церкви. — Он произнес это совершенно бесстрастно. — Император побоится предлагать дружбу Англии, если страна будет впадать в ересь. Кейт, я понимаю, чего добивается Гардинер. Он хочет выжить реформистов из Совета, полагая, что, ссылаясь на императора, добьется своей цели. Но я скажу вам сейчас, по секрету, что никогда больше не допущу здесь власти католиков. Я потакаю Гардинеру, чтобы задобрить его, так как он мне полезен. Но он понятия не имеет, какого я на самом деле мнения о нем. Это мой метод, Кейт. Натравливать одного на другого. Разделять и властвовать и полагаться на вас. Поверьте, если бы я заподозрил, что шапке известны мои мысли, то бросил бы ее в огонь! — Генрих улыбнулся ей.

— Мудрый совет! — Екатерина засияла, глядя на мужа, но смешалась, увидев, что улыбка сошла с его губ.

— Я должен предупредить вас. Гардинер и Ризли затевают новую чистку. Теперь они нацелились на Кранмера.

— Нет!

— Боюсь, что так. Они вызывают на допросы подозреваемых в ереси, и большинство из них так или иначе связаны с Кранмером. И еще они арестовали какую-то женщину, которая проповедовала в Лондоне. Ее зовут Анна Аскью. Вы слышали о ней?

Нужно было сказать ему правду, чтобы защититься.

— Да. Ее семья жила неподалеку, когда я была в Линкольншире. Однажды мы ездили к ним в гости, и несколько лет назад она заходила ко мне в Лондоне. Я подумала, что эта женщина немного не в себе. Она высказывала такие странные мысли. Кажется, она вообще не таилась и не понимала, что ее взгляды могут быть расценены как ересь. Я отослала ее прочь и с тех пор ни разу с ней не встречалась.

— Очень мудро, — заметил Генрих. — Они пытаются заставить ее отречься.

— Надеюсь, ради себя самой она это сделает, — сказала Екатерина.

О том, что случится в противном случае, страшно было и подумать.

Екатерина оставила Генриха, а на душе у нее скребли кошки: она знала, что некоторые из ее дам ходили слушать проповеди Анны Аскью, а кое-кто даже тайком встречался с ней. В отличие от самой Екатерины, они относились к молодой проповеднице с большим пиететом, восхищались ее смелостью, ведь она не страшилась открыто исповедовать свою веру. Но что, если Гардинер и иже с ним, лишившись в прошлом году своей добычи, используют связь придворных дам с Анной Аскью, чтобы добраться до самой королевы, истинной цели их усилий? С этих интриганов станется. Они, должно быть, страшатся ее влияния на короля и принца, к тому же им точно известно о ее прохладном отношении к окопавшимся при дворе католикам. Всем было ясно: Генрих не увидит своего сына взрослым, и Екатерина чувствовала, что противоборствующие фракции уже готовятся вступить в схватку за регентство. Консерваторы усмотрят в ней препятствие к достижению власти после смерти короля. Вероятно, они подозревали, что она склоняет супруга назначить регентом Хартфорда, дядю принца, который был в большом фаворе при дворе. Екатерине хотелось, чтобы враги знали: ее роль будет гораздо более значительной, если, конечно, она доживет до этого.

Время шло в напряженном ожидании новостей о расследовании по делу Анны Аскью. Екатерина тревожилась, как бы эта женщина не очернила ее или близких к ней людей. Задавать вопросы Генриху она не осмеливалась. Все потайные места в своих апартаментах, где прежде хранились запрещенные книги, перепроверила лично, хотя и знала, что там пусто, и велела дамам проделать то же самое у себя в комнатах.

Екатерина даже попросила дядю Уильяма, уже почти отошедшего от дел, вернуться ко двору и быть ее глазами и ушами в личных покоях короля, так как Уилл часто уезжал по делам на север. На дверях в ее апартаменты сменили замки, и Екатерина заказала новые сейфы, ехидно улыбаясь при мысли о том, как Гардинер яростно колотит кулаками в дверь, требуя, чтобы его впустили. Посещавшим ее священникам и проповедникам она приказала строго держаться ортодоксии и страшно рассердилась, когда граф Суррей, слушая великопостную проповедь в покоях королевы, насмешливо отозвался о ней, мол, это католическая трескотня. За что Тайный совет вынес ему строгое порицание.

Дабы укрепить свое положение, Екатерина собрала вокруг себя знатнейших леди королевства. Той весной ее сопровождали Мария и Елизавета, а также племянницы короля Маргарет Дуглас и Фрэнсис Брэндон, сестра Фрэнсис Элеонора и даже Анна Клевская. Демонстрация того, что она пользуется твердой поддержкой короля, придала Екатерине уверенности. Пусть Гардинер только попробует тронуть ее!

Однажды теплым майским вечером, только они сели за ужин, Генрих сообщил ей, что один из джентльменов, к которым он особенно благоволил, Джордж Благге, арестован по приказу Ризли.

— Я боюсь за моего Кабанчика, — сказал он, использовав любовное прозвище Благге. — Но кто-то услышал, как этот глупец отрицает Реальное Присутствие Христа в евхаристии, и я не могу его спасти, Кейт! — Король заметно волновался. — Ордер спрятали среди других, но я его заметил. Что я мог сделать?

— Как с ним поступят?

— Будет суд. Надеюсь, он сумеет оправдать себя.

— Вы можете проявить к нему милосердие.

— В таком случае? Мой Кабанчик напал на самое существо нашей веры, защитником которой я являюсь. — Генрих оттолкнул от себя тарелку. — Не хочу есть. Я не голоден.

— Поешьте хоть немного, ради вашего здоровья, — принялась уговаривать его Екатерина.

Генрих положил в рот ложку еды.

— Эта женщина — Аскью отреклась, и ее освободили. По крайней мере, она вняла голосу разума.

— Хорошая новость, — откликнулась Екатерина, подыскивая в голове средство, чем бы развеять мрачное настроение Генриха, хотя у самой в душе росла тревога. — Сегодня я получила письмо от принца, и оно вызвало у меня улыбку. Он попросил меня предостеречь Марию, так как она губит свою хорошую репутацию любовью к танцам и прочим фривольным развлечениям. Я должна передать ей, что единственная настоящая любовь есть любовь к Господу и подобное времяпрепровождение не к лицу христианской принцессе. Ему всего восемь! А ей двадцать девять!