Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Он вышел так же незаметно, как и вошел. После его ухода унылое настроение еще долго не покидало гостей. Все молчали.

— А все-таки стоило его подбить, пусть бы рассказал о том курьезном приеме у предводителя. Вы слышали эту забавную историю? Ему велели приходить только во фраке, а он в отместку облил свою фрачную пару супом, — нарушил тягостную тишину Пишта Жиди.

Присутствующие восприняли эту историю как нелепый и неостроумный анекдот. Разве мог мужик осмелиться выкинуть такой неслыханный фортель? Конечно же, он сделал это не нарочно, ведь он за всю свою жизнь ни разу не надевал фрака, да и вести себя за столом не умеет. Такой же сиволапый, как и все мужики. Однако господ привела в недоумение и озлобила его готовность немедленно купить пустошь, коль скоро она продается. Этот, чего доброго, мог достать из рваного кармана и швырнуть на стол столько денег, сколько вполне хватило бы, чтобы купить не только пустошь у Вардаи, но и все их владения с висящими на них долгами.

— Неужто у него так много денег? — вопрос, заданный Вардаи вслух, возник и у остальных.

— Подумать только, говорит о покупке пустоши, будто о годовалой телке!

— Да будет вам известно, что совсем недавно он купил у Бени Каллаи Касаперскую пустошь, — сказал Дежери. — Тысячу хольдов! Отличные земли! Расплатился наличными.

— Откуда у него столько денег?!

— Поговаривают, будто он в сговоре с бетярами. Занимается укрывательством, скупает награбленное разбойничьей шайкой Шандора Рожа, — заметил кто-то.

— Ерунда! — Дежери засмеялся. — Укрывательство, скупка награбленного — все это чистейшая ерунда. Но то, что он владеет почти четырьмя тысячами хольдов, — это факт. Будете ротозейничать, он из-под вас повытаскивает все земли. Этот хапуга хуже любого стервятника! Едва учует, где можно поживиться, — тут как тут. Скажи, дядюшка Пали, ты и впрямь намерен продать землю?

— Пока не вижу в этом особой нужды. Шут его знает, у кого этот хитрец выудил такие сведения. Не то чтобы говорить, я даже и не намекал никому о подобном!

— Вот видишь! Падали нет и в помине, а он уже чует добычу, — продолжал Дежери. — Думаете, он больше сюда не пожалует? Сдается мне, хитрец прежде решил все поразнюхать. Потом, сидя у себя в Чонграде, он будет неусыпно следить за здешними делами. А ты, дядя Пали, не догадываешься, кто его надоумил сюда наведаться? Так я тебе растолкую. Знай, у нас в деревнях каждый мужик — лазутчик, вокруг — одни шпионы. Но только засланы они не из вражеского стана. Шпионят, выслеживают в своих собственных интересах. И тебе вовсе не обязательно проговориться о своих намерениях. Они сами пронюхают что к чему. Ты ведь знаешь, как они, канальи, покорно опускают глаза при встрече! Думаете, господа, они смотрят в землю от покорства? Ошибаетесь! Пройдохи разглядывают ваши ноги, обдумывают, как бы половчее вцепиться в икры. Счастье, скажу я вам, что лишь немногие из мужиков такие зубастые, как этот Баги. Иначе они быстро задрали бы всех нас. Следует быть начеку. Вся эта свора — от босоногой голытьбы до босоногого богатея — бесовское отродье. Мы их еще не вполне раскусили, хотя и живем с ними бок о бок не год, не два, а столетия!

Вдруг в разговор вмешался Бела Сана, который до сих пор молчал, чувствуя себя не в своей тарелке:

— Не слишком ли преувеличены ваши опасения?

Дежери вскинул голову и удивленно уставился на Сану.

— Почему же преувеличены? И почему ты называешь это опасениями?

— А разве не так?

— Мне это не кажется преувеличенным. Опасность вполне реальна…

— Много ли найдется здесь таких мужиков, как этот, Баги его зовут, что ли? Подавляющее большинство из них бедны, прозябают в нищете.

— Да, у этого Баги добра не меньше, чем у любого из нас…

— Ты и меня сюда причисляешь? — язвительно бросил реплику Жиди.

— Да пожелай этот Баги, он мог бы как равный сидеть с нами за одним столом, — продолжал свое Дежери. — Готов биться об заклад! Мог бы разъезжать в роскошном экипаже, щеголять в изысканном платье. Но он и не подумает сбросить с себя залатанную бекешу. Ходит босиком, каналья. Даже гостем нашим не пожелал быть. Предпочитает на скотном дворе спать, среди дворовых и батраков. Еду таскаете собой в котомке… Нет, легче поладить с теми, кто простодушно садится за твой стол.

— Баги — единственный в своем роде. Может, даже во всей стране единственный.

— Но несколько таких хапуг, калибром поменьше, могут появиться в каждой деревне.

— Неужто это такая большая беда?

Между собеседниками начиналась легкая пикировка. Шпаги пока еще не скрестились. Фразы, которыми обменивались господа, мелькали в воздухе, но еще не искрились от ударов. Противники как бы уясняли, с кем приходится иметь дело. Не принимавшие участия в разговоре затаив дыхание следили за поединком. Дежери пропустил стаканчик.

— Думаю, что большая… — сказал он серьезным тоном.

— Лаци до того напуган революцией, что готов бежать без оглядки на целых четыреста лет назад. От Кошута к Вербёци, — смеясь, вставил Золи Борбей.

— Все это вздор, братец. Ты вечно Кошута вспоминаешь, а сам скулишь, дескать, барщину отменили. Что ж, допустим, я напуган революцией. Но возврата к крепостничеству не хочу. Беда не в том, что произошло, а в том, как оно произошло.

— Я придерживаюсь того же мнения, — снова сделал неожиданный выпад Сана.

— Только подразумеваешь под этим нечто совсем другое.

— Допустим…

— Мне довелось быть свидетелем капитуляции при Вилагоше. Я был еще совсем юнцом, но со слезами сломал свою саблю. Мне и теперь плакать хочется, как вспомню о том времени, хотя на многое теперь смотрю иначе. Знаешь ли ты, что крестьяне сотнями дезертировали?

— Понятно, они не считали тогдашнюю борьбу своим кровным делом.

— Стало быть, она велась только в интересах дворянства, права которых так ущемила революция? Аристократы бежали в Вену. А крестьяне безучастно взирали на трагедию, переживаемую страной. Одни мы были истинными патриотами и стойко держались до последней минуты. Мы не теряли мужества, даже когда, казалось, все было потеряно. Скрываясь от жандармов, мы скитались по стране в поисках пристанища, а когда просились на ночлег, мужики, как бродячих собак, прогоняли нас вилами. Я верил до тех пор, пока было во что верить. Поэтому теперь имею полное моральное право ни во что не верить…

Тусклый колеблющийся свет зажженных свечей подчеркивал бледность Дежери. Губы его дрожали, глаза лихорадочно блестели. Он говорил с глубоким волнением. Сана почувствовал, что теперь лучше его не перебивать.

Дежери продолжал:

— Возможно, мы не безгрешны и допустили немало промахов. Но никто не может оспаривать тот факт, что именно мы были и остаемся костяком, так сказать, становым хребтом венгерской нации.