Аполлон Еропкин - Записки члена Государственной думы. Воспоминания. 1905-1928 [litres]

Когда начались беспорядки в столицах, ленские рабочие также предъявили повышенные требования. Русские банки, владевшие пакетами акций Ленского товарищества: Русско-Азиатский, Путилов [220]и Санкт-Петербургский Международный, Вышнеградский [221]продали тогда свои пакеты Русско-Английскому банку (Бененсон [222]).

Правление наше решило «проверить» наши полномочия, для чего подать всем составом в отставку. К этому времени и председатель наш Авдаков скончался. Надо заметить, что как раз накануне этой коллективной отставки я был вновь выбран на три года. Но так как нас уверяли, что эта коллективная отставка лишь пробная и что мы все вновь будем переизбраны, то и я подал свое прошение.

Оказалось, однако, что именно под нас-то и велся тайный подкоп со стороны некоторых новых членов правления: удар был направлен против меня, Озерова и Граумана. Перед выборами я посетил Бененсона и спрашивал его о предстоящих перевыборах, и он уверил меня, что, конечно, я буду вновь переизбран. Надо было видеть, какого труса праздновал этот богатый банкир именно в эти минуты моей с ним беседы: это были знаменитые июльские дни большевистского восстания в Петербурге [223], которое было потом подавлено. Наш разговор происходил как раз под звуки отдаленных выстрелов, и Бененсон, растерянный, поминутно спрашивал меня, как, по моему мнению, будет ли подавлено восстание?

Но когда восстание было подавлено и когда через неделю я пришел на собрание ленских акционеров, я сразу почувствовал, что я обманут самым бессовестным образом: меня даже не пригласили на совещание бывших членов правления; а Бененсон, выйдя оттуда несколько сконфуженным, объяснил мне, что он ошибся и что в новое правление я не войду. Если бы я предвидел такое вероломство, то, конечно, в отставку, даже и пробную, я бы не подал, так как мои полномочия незадолго перед тем были возобновлены на три года.

Интрига эта была направлена не только против нас, неинженеров, но и против наиболее сведущего в золотом деле директора-распорядителя Граумана, состоявшего председателем Союза золотопромышленников в Петербурге.

Впоследствии со мной поступили еще бессовестнее и не заплатили мне мою тантьему за два года, около 15 тысяч рублей. В эмиграции я хлопотал об этой тантьеме, но Бененсон остался глух и нем.

Во время службы моей в Ленском товариществе я не раз вспоминал напутствие В. И. Тимирязева, что нужно руководствоваться лишь здравым смыслом, а технику дела предоставить специалистам. И действительно, просматривая отчеты «Лензото», я убедился, что часто в них именно и отсутствует здравый смысл при всей их замысловатой технике. Многие отделы огромного хозяйства этого крупнейшего предприятия в Сибири не только не давали никакой прибыли, но были прямо убыточны для товарищества, например, пароходство, торговля, железная дорога шли в убыток.

Два года подряд я представлял свои доклады, но втуне получал даже неприятности по этому поводу. Работы мои остались безуспешными. Каково же было мое изумление, когда непосредственно после моего ухода я узнал, что правление «Лензото» по докладу своего секретаря именно и решило переформировать пароходство и торговлю как наиболее убыточные предприятия Ленского товарищества. Секретарь воспользовался моими работами, а правление их приняло и одобрило.

Земельная реформа министра Столыпина

Когда вспоминают министра Столыпина, то обыкновенно приводят две его знаменитые исторические фразы: «Не запугаете!» [224]и «Вам нужны великие потрясения, а нам нужная Великая Россия» [225]. Его отважный характер сказался в этих афоризмах. Он никогда не уклонялся от боя, даже словесного турнира. Я вспоминаю сцену в Думе во время прений по запросу об Азефе [226]. Интерпеллянты [227]почему-то оробели и сбежали из зала заседаний: тщетно вызывал их председатель на ораторскую трибуну, никто не выходил. И лишь депутат Пергамент [228]решил прекратить эту недостойную комедию и смело выступил на трибуну и произнес прекрасную речь. Столыпин тотчас принял вызов и ответил Пергаменту смелой речью, в которой и охарактеризовал Азефа.

При упоминании фамилии Пергамента обычно восклицают: «Еврей!» Он был очень благородный и отважный человек и не задумался послать вызов Маркову 2-му, когда тот посмел задеть его честь с трибуны Государственной думы; он не задумался пустить себе пулю в лоб, когда известная интернациональная мошенница втянула его в свой грязный судебный процесс и не оправдала его поручительство. Как раз накануне я видел депутата Пергамента в Комиссии по запросам, где он произносил деловую речь: никто не мог подумать, что этот человек, так прекрасно владеющий собой, через день покончит самоубийством.

Возвращаюсь, однако, к министру Столыпину. Геройские черты его характера бесспорны. Но его государственная заслуга перед родиной лежит совсем в другой области: в земельной крестьянской реформе. Можно смело сказать, что если бы Столыпин не был убит, то его имя было бы начертано в истории России величайшими буквами и его земельная реформа равнялась бы по своему историческому значению великим реформам царя-освободителя [229].

До Столыпина около земельного вопроса только топтались на месте: «Община – это наше национальное благо, наше историческое наследие, – славословили славянофилы. – Ее нельзя нарушать, ибо она-то именно и охраняет нас от европейского пролетариата».

Социалисты подтверждали и культивировали русскую общину с другими целями, как преддверие к общему социальному перевороту, как школу, как примерное обучение по отрицанию права собственности. В противоположность слащавой маниловщине славянофилов, видевших в русской общине какие-то идеалы самобытного творчества русского народа, тогда как в действительности она составляла самый обыкновенный пережиток первобытного периода первоначальных форм землепользования, каковой период Европа давно пережила, социалисты отлично поняли настоящую революционную природу этого пережитка, этот наглядный пример освященного обычаем отобрания земли у одного и передачи ее другому; они хорошо поняли, что здесь-то, в общине, и коренится вековая мечта крестьян о черном переделе, об отобрании земли у помещиков и передаче ее крестьянам.

Умный и прозорливый министр Столыпин, на долю которого выпала тяжелая задача ликвидации первой русской революции, хорошо сознавал эту социалистическую опасность для России, коренящуюся в крестьянской общине, и от решительного выступления на борьбу с ней [230]. Он понимал, что елейная идеология мечтательных славянофилов очень далека от натуры русского мужика, реалиста и практика, признающего силу как основу права, и что в этом смысле революционные элементы гораздо ближе стоят к пониманию русского мужика, его чаяний и его вожделений, нежели вековечные его соседи – славянофилы.