Юлия Верба - Троеточие… [litres]

– Так выключи чайник! Давай я тебе рюмку для сугреву налью, – повернулась к дочери Женя с полотенцем на плече: она домывала в ледяной воде кастрюли после готовки. – Вон у меня тоже уже пальцы буквой зю.

– А мне нальете? – раздался голос из коридора. Нила выглянула – там стоял Ваня Беззуб. Лицо от систематической синьки – как подушка.

Нила заулыбалась:

– Ух ты! Ваня! Вот так сюрприз! Разувайся, проходи!

Женя не спешила выходить к гостю. Она вытрет руки белоснежным вафельным полотенцем. Потушит беломорину о край умывальника и медленно выпьет свою приготовленную рюмку: – Анечка, земля тебе пухом.

За столом чувствовалась общее напряжение. Ваню последний год никто не видел, да и не искал. На поминках Аньки Ксюха в сердцах все расскажет про недостойного алкаша.

Судя по виду – наглаженный, как на парад, но старый и заношенный костюм с лоснящимися рукавами, застиранная нейлоновая рубашка, – Ванька, который смущенно улыбался, продолжал квасить.

– Ну… – подождав, пока гость, жадно припавший к тарелке, не наестся, спросит Женя: – Как жизнь? Где ты сейчас?

Ваня расплывется в беззубой улыбке:

– Вот, теть Женя, теперь полностью фамилии соответствую. – Он подмигнет Люде: – Ну что я, то там, то сям, больше с рыбаками в артелях береговых. Шо я еще умею? А вы как?

– Потихонечку, – проворчит баба Женя.

– А как… как там тетя Лида? – Он запнется. – И… Ксеня?

– Лида, как Ленин, – живее всех живых. Ксеня тоже нивроку. А ты с чем пожаловал?

– Ну так… – засмущается Ваня, – праздник же… проведать…

Нила постарается сгладить мамину грубость. Она подойдет и обнимет за плечи Ваньку:

– Младший братик, ты не болтай, кушай! Потом наговоримся! Давай еще котлеточку? А супчик хочешь? У меня там такой бульончик есть! Как Фирочка готовила. Помнишь? Или тебе есть кому варить? – подмигнет она.

– Та кому я сдался? Хотя… теперь, может, все и наладится, – Ванька сиял. Он так долго держал главную новость, так долго решался прийти и наконец собрался с духом:

– Тетя Женя! Ты не сердись. Я вот решил новую жизнь начать. Вот прям сразу с чистого листа! Мне ж сорокет исполнится. Я уезжаю.

– Куда? – спросила Людка.

– Да тут недалеко. В Одесскую область. Рядом. Ну почти. Краснознаменский район. Трактора ремонтировать буду. Я ж, это, дом наш продаю на Чубаевке! Вот покупателей нашел! После праздников сделка. Ну там долги раздам, а на сдачу – я первый парень на деревне буду, и сразу дом и огород, и хозяйство, и, думаю, хозяйку ласковую себе там найду. Я ж жених завидный приеду!

Ваня встанет и залпом выпьет рюмку, потом сразу по-хозяйски нальет себе из штофа следующую.

– Ты это, жених, – насупилась Женя, – хоть не пробухай все до отъезда. А то по дороге или в селе пришлого и за меньшее прибьют и прикопают.

– Та не пугайте! Я ж попрощаться пришел. По-семейному!

Он расцелует Нилу и Люду. Издалека осторожно то ли кивнет, то ли поклонится Жене:

– Ну, не поминайте лихом! Даст Бог, еще свидимся.

Когда он уйдет. Женя останется сидеть за столом. Еще более каменная и суровая, чем обычно, она аккуратно платочком промокнет слезу в самом уголке почти сухих глаз:

– Пропадет дурак… ой пропадет… Боюсь, что даже до села не доедет…

Провозглашенная Хрущевым в 1965 году дружба между советским народом и Индией продолжала крепнуть. Под девизом «Индусы и русские – братья», или «Хинди-руси – бхай-бхай», которую безграмотные молдаванские мужчины немедленно переиначили на более понятное «пхай-пхай», эта дружба помимо передовиц газет и дружеских визитов подкреплялась экономически. В Одессе ее материальными доказательствами, кроме смуглых студентов медина, был легендарный растворимый «инстант-кофе» в жестяных банках, которые хранились на почетном месте годами и как валюта для коррумпирования бюрократов и врачей котировались выше, чем армянский коньяк. Разумеется, был чудесный индийский коттон – от махровых полотенец и простыней до футболок, и даже индийские джинсы, которые были чуть дешевле и доступнее, чем легендарные «левайсы» или «монтана». Но не напитки, не одежда и даже не запуск в космос индийского спутника «Арьябхата» с помощью советской ракеты-носителя «Союз» скрепляли фундамент международных отношений, а сила искусства. Индийский кинематограф побил в СССР все рекорды проката, покорив шестую часть суши вместе с двором на Мельницкой главным кинохитом «Зита и Гита». И хоть до нас этот экзотический мюзикл, отснятый еще в 1972 году, шел долгих четыре года, оно того стоило.

Клуб Иванова был заполнен до краев даже на утренних и дневных сеансах. После похода парами приходили семьи, потом женские компании, чтобы еще раз пережить вместе с героинями все сюжетные коллизии.

Феноменальный успех отчасти можно было объяснить тем, что обе разлученные в детстве близняшки – богатая скромница и выращенная цыганами оторва – уживались как равноправные личности практически в каждой молдаванской даме от пятнадцати до восьмидесяти.

Ася Ижикевич, которая третий раз за неделю волновалась, как будто впервые, и доводила себя до гипертонического криза, сопереживая индийским страстям, принимала активное участие в происходящем на экране:

– Та врежь ты уже этой суке! Шо ты как потерпевшая! Здоровая же девка! Вон кровь с молоком, сиськи, как каравай! На ней пахать же можно, а она сдачи не дает! – причитала она.

– Мадам Ижикевич, та помолчите, дайте послушать! Вы мне это каждый вечер и так пересказываете, – стонала Полина Голомбиевская.

– Слушайте, – громко шептала Ида Львовна, – а как она ходит босая, и пятки не репаные и не черные? Вот я только по квартире два раза пробегусь, и такие трещины и натоптыши! Потом к педикюрше срочно все срезать, а эта так гоцает по камням и хоть бы хны!

Во дворе все дети, как только мадамы, развесив стирку, отправлялись «делать базар», пытались, как героиня фильма, обмотаться на четырнадцать оборотов в сари из мокрых простыней. Мешали прищепки и затрещины от бдительных хозяек.

Евгения Ивановна Косько держала марку и в массовом кинобезумии не участвовала. Наслушавшись во дворе и дома о вершине современного киноискусства, она таки пойдет сама, подгадав время, когда на сеансе не будет никого из дворовых.

– Хм-м, – глядя в стену, произнесет она вечером. – Посмотрела я эту вашу индийскую оперетту. А это одна играла или реально близняшки?

– Ба, одна. Я в газете читала, – отозвалась Люда.

– Феерические спецэффекты… Как они это сделали? – задумчиво процедила Женя.

– Мам, ты видела, какие там платья? А какие они красивые! – вступила Нила.

– Какие там платья? Тряпкой обмотались! Вон Людка из портьер себе в детстве такое мотала. Но как они их… ее… чтоб сразу две в кадре?