Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

Вернувшись в комнату на улице Лешно, София находит записку от Миши. Он в приюте, пришлось выйти на внеочередное ночное дежурство.

Расстроенная, София садится на кровать, чуть не плача. Умом она понимает, что он должен помогать приюту, ведь это главное в их жизни, то, чему они служат, во что верят. Но как же тяжело, когда его нет рядом. Да и когда он дома, приходится разговаривать шепотом, ведь в квартире живут несколько семейных пар, слышен каждый скрип и стон.

На аренду этой ужасной комнатушки уходят все деньги, которых и так в обрез, не хватает на еду, на семью, на детей. К тому же все больше Софию беспокоят родители. С каждым днем становится все труднее от них уходить. Она видит, что они стали совсем беспомощными, плохо понимают, как выжить в этой реальности. Вдобавок мать Софии обожгла руку, стоя у плиты. А ведь там с ними еще и малыш Марьянек.

София знает, как нужно поступить. Она должна переехать к родителям и помогать им с мальчиком. Но в крошечной квартирке на Огродовой просто нет места для еще одной семьи. Об этом не может быть и речи.

Значит, им с Мишей придется жить отдельно. Мысль о разлуке кажется невыносимой.

И все же она понимает, что рано или поздно другого выхода не будет.

Она лежит без света в их тесном закутке и думает, как начать с Мишей разговор о том, чтобы пожить отдельно.

Скоро ей придется произнести горькие слова. От этой мысли слезы бегут у нее по щекам.

На следующий день Миша приходит в квартиру на Огродовой. Скромный обед состоит из картошки с каплей маргарина и маленького кусочка селедки.

Лютек тоже там, его маленький сын у него на коленях. Лютек принес картошки, но немного, всего несколько штук. Он плохо выглядит, давно не работает. Продал зимнее пальто. Говорит, добудет другое, когда станет холодно.

В лучах закатного солнца София и Миша возвращаются в квартиру на Лешно, Миша смотрит с беспокойством.

– Сегодня вечером ты была какая-то тихая. Что случилось?

– Давай забудем про войну, хоть на пару минут. Представь, будто мы гуляем по набережной, покупаем мороженое. Или, может, как раньше, идем в парк в то кафе, где под деревьями маленькая танцплощадка. Там сегодня будут играть новые песни.

Они идут в молчании, вокруг все те же отчаявшиеся нищие и уличные торговцы, все то же зловоние и грязные тротуары.

Когда они подходят к дому, София наконец останавливается под аркой и поворачивается к Мише.

– Дорогой мой, мы пытались изо всех сил, но больше так невозможно. Эта комната нам не по карману, слишком уж дорогая теперь еда. – Она делает паузу, не желая упоминать голод, от которого постоянно сводит их пустые желудки. – Да и мне нужно быть с родителями, помогать им с Марьянеком. Понимаю, что это значит. Вдвоем в их квартире мы просто не поместимся, но ведь ты столько времени проводишь в приюте. А видеться мы все равно можем каждый день.

Миша закрывает глаза и нежно прижимает ее к груди.

– Я знаю. Я тоже об этом думал. Мне нужно вернуться к Корчаку. Им так нужна помощь.

В квартире наверху заводят граммофон, звучит знакомая варшавская танцевальная мелодия. Она утыкается в его теплую шею, вдыхает запах его кожи, который успокаивает ее, хотя и не отличается свежестью. Ведь сейчас у них нет возможности принимать душ. Наверняка и ее волосы пахнут не лучше. Они какое-то время слушают музыку. Ее душа разрывается от боли.

– Я не вынесу, Миша, если не буду видеть тебя каждый день.

Он трется щекой о ее волосы.

– Это не навсегда, дорогая. Когда-нибудь все закончится. А сейчас мы не можем поступить иначе.

Они долго стоят обнявшись, от слез Софии на Мишиной рубашке остается влажный круг. Тыльной стороной руки он вытирает себе глаза. София чувствует, как он пытается вытащить что-то из куртки.

Из бумажника он достает фотографию. Лето, лагерь «Маленькая роза», они стоят на ступеньках деревянной дачи, взявшись за руки.

София смотрит не отрываясь. Вот они счастливо улыбаются, будто уверены, что впереди у них вечное лето и прекрасное будущее, в лучах яркого солнца их белая одежда кажется ослепительной. София выглядит как юный подросток с пухлыми, круглыми щечками. Она поднялась на ступеньку выше, чтобы быть вровень с ним. Он бережно держит ее руку, как будто это выигранный приз. С тех пор прошло два года.

Сейчас постаревший Миша с запавшими глазами достает чернильный карандаш и аккуратно пишет на обороте: «Дорогая София, верь, что когда-нибудь мы снова будем вместе и будем так же счастливы, как в тот день в “Маленькой розе”».

Они не спят всю ночь, обнимая друг друга, переговариваясь шепотом до самого рассвета.

Утром Миша уходит рано, он должен выполнить срочное поручение Фридмана. А потом переедет в приют.

Софии нужно собрать вещи для переезда на Огродову, это не займет много времени. Но она неподвижно сидит на кровати и смотрит на молодую пару на фотографии, которая, взявшись за руки, стоит в лучах яркого солнца. Слезы набегают на глаза, будто от слишком яркого солнечного света на фото.

Здесь, в гетто, время повернулось вспять, и они с Мишей снова не женаты.

– Пан доктор, вы можете завязать мне шнурки?

Шимонек, самый младший в доме, стоит перед Корчаком, у него развязался ботинок.

– Мы сделаем лучше, сынок. Я научу тебя, и ты сможешь завязывать шнурки сам. Никогда не рано научиться делать что-то самому. – Он кладет перед мальчиком свой холщовый мешок с завязками. – Это нужно продеть сюда и затянуть. Теперь попробуй. Еще раз. Видишь, получилось. Молодец.

Шимонек уходит, с гордостью глядя на свои ботинки.

Стефа спросила, может ли Корчак достать сегодня каких-нибудь продуктов с жирами. С таким же успехом она могла бы попросить несколько мешков золота. Хотя, возможно, сегодня ему удастся раздобыть немного колбасы. Он отправляется узнать, поступила ли в магазин колбаса, которую обещали выдать по записке из юденрата.

Продавщица за прилавком кричит на мужчину:

– Сало ему, видите ли, несвежее. Убирайся, если не нравится. Не задерживай других, вон какая толпа собралась.

– Мадам, что у вас за магазин? – отвечает худой, профессорского вида мужчина в старом пальто. – Как вы можете обманывать покупателя за его же деньги?

Она небрежно размахивает запиской из гетто, будто это что-то мерзкое, и шумно вздыхает, колыхаясь всем телом.

– Он думает, это магазин. Это не магазин, а вы не покупатель. И я ничего не продаю, и вы мне не платите, потому что эти клочки бумаги, которые здесь называют деньгами, ничего не стоят. Зачем мне обманывать вас, если никакой выгоды я не получаю?

Когда подходит очередь Корчака, глядя, как ему взвешивают небольшой кусок колбасы, он шутит: