Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

Немец рассеянно проверяет бумаги Миши, вынимает из них купюры и кладет к себе в карман.

Миша щелкает кнутом, повозка трогается.

Его сердце колотится. Прямо в воротах на табурете сидит еще один немецкий охранник в сверкающих сапогах, по фамилии Франкенштейн, невысокий, похожий на обезьяну. Его лицо будто вырубили из грубого куска дерева, стеклянный взгляд выдает в нем человека без сердца. Он поклялся расстреливать по еврею в день и не садится завтракать, пока не убьет одного. В гетто он известен тем, что жестоко избивает детей-контрабандистов, которых поймает, и стреляет из окна в случайных прохожих на улице. Сегодня он уже насытился, сидит на табурете, расставив ноги, и клюет носом. Телега с грохотом проезжает мимо него.

Это еще не все. Миша должен остановиться во второй раз. Польский полицейский в синем мундире поднимает руку, проверяет бумаги и осматривает мусор, который везут на кладбище Генся. Он возвращает бумаги, оставив себе только что добавленные купюры, и машет рукой, что можно проезжать.

Несколько монет полицейскому-еврею, и вроде бы дело сделано, но тот не отпускает поводья и жестом показывает Мише, чтобы тот наклонился.

– Передай своему Корчаку. Похоже, ему снова придется переезжать.

– Что вы имеете в виду?

– Территорию гетто сокращают. В любой день тысячи будут выброшены на улицу. Корчаку нужно поскорее подыскать какое-то приличное место.

Миша опускает тяжелый мешок на кухонный стол, но сегодня Стефа не улыбается. Она выглядит потерянной и измученной, просматривая номер «Еврейской газеты».

– Миша, ты уже видел? Это какое-то безумие. Они снова заставляют нас переезжать. Куда на этот раз?

Миша читает новость. Все объекты, граничащие с арийской территорией, должны быть исключены из гетто. Он изучает новую карту и понимает, что задумали немцы. Никаких зданий рядом со стеной, кварталы гетто будут окружены только полосой мощеной дороги. Тогда территорию будет легко патрулировать, и охота за контрабандистами станет для охранников просто забавой. Мешки с мукой больше не передать через чердаки и подвалы. Проносить еду станет гораздо труднее.

Гетто будет зажато петлей голода.

– И всего несколько дней, чтобы что-то подыскать, – продолжает Стефа. – Доктор уже пошел разузнать, что и как. Не знаю, выйдет ли у него что-нибудь. Он и без того измотан, по ночам почти не спит, пишет дневник, целый день бродит по улицам, а теперь еще и эта беда. О, вот и он.

Входит Корчак, бледный как полотно, морщины на изможденном лице стали еще глубже. Не снимая пальто и кашне, он опускается на табурет у плиты.

– В Еврейском совете говорят, что ничего не могут сделать. Похоже, нам снова придется переезжать.

– Но они хотя бы сказали, куда именно?

– Нет. И все-таки у нас есть друзья, которые пришли на помощь, влиятельные люди.

– Надеюсь, вы не ходили к этому бандиту Ганцвайху? Он постоянно вертится вокруг вас, сует свои деньги. Хочет обелить свою репутацию. Самый рьяный пособник гестапо.

– Стефа, успокойся. Нет, наш спаситель – маленький ангел в фартучке. Ваша невестка, Миша. Кристина. Но она говорит, что нам нужно посмотреть это место прямо сейчас.

Забрезжил луч надежды. Пустующее здание клуба бизнесменов на улице Сенной до войны считалось одним из самых шикарных мест Варшавы. Да и сейчас, оказывается, еще остались люди с деньгами. По дороге они видят одну из таких, женщину в маленькой шляпке, которая, как ни в чем не бывало, выгуливает собаку и словно не замечает новый забор из колючей проволоки, выросший посреди дороги.

Клуб располагается на двух верхних этажах большого жилого дома. Кристина работает этажом ниже, в кафе Татьяны Эпштейн. Она снимает фартук и берет ключ с доски у себя за спиной.

– Мы всем говорили, что там занято, – говорит Татьяна. – Надо же было как-то придержать место до поры до времени.

Вход с улицы впечатляет, двойные двери, балкон над портиком, но внутри… о, боже! Разруха и грязь. На первом этаже возвышается сцена, в глубине она заставлена нарисованными масляной краской старыми, потертыми декорациями.

– Не слишком подходящее место для детей, – сказала Стефа, глядя на пустую комнату, покрытые пылью доски. – Может, наверху будет лучше.

Этажом выше они проходят через бальный зал с мраморными колоннами и зеркалами на стенах. Сквозь разбитые стекла высоких окон сильно дует.

– Летом здесь была школа архитекторов, но, когда похолодало, они переехали в другое место, – говорит Кристина.

– Неудивительно. Зимой этот зал не протопишь, – мрачно говорит Стефа.

– Если утеплить, здесь могли бы спать старшие мальчики.

Корчак старается держаться бодро, но его охватывает тревога. На память приходят случаи, когда беженцев и нищих размещали в подобном, большом и неприспособленном, здании вроде синагоги или закрывшейся фабрики, а через несколько недель или дней голод и тиф опустошали наспех построенные нары.

Нет, такого он не допустит. Стефа идет рядом с ним. Вместе с ней они превратят его в дом для детей, теплый и уютный.

Он садится на пыльный стул и топает по паркету.

– Его нужно просто как следует натереть.

– Но ведь здесь всего одна грязная уборная для двухсот детей и персонала.

– Значит, купим ведра и будем опорожнять их каждое утро.

– Сначала здесь нужно все хорошенько оттереть, – говорит Стефа.

Кристина возвращается из кафе внизу с метлами и шваброй. Корчак снимает пальто и куртку, закатывает рукава, тянется за метлой.

– О нет, пан доктор. Я сама, – говорит Кристина.

– Вот чем обычно заканчиваются благородные жесты – приходится махать метлой или чистить картошку.

– Ты, – говорит ему Стефа, – только путаешься под ногами. Сходи узнай у Татьяны насчет аренды. И выпей чего-нибудь горячего.

Он идет к выходу, но внезапно возвращается, берет Стефу за руки и нетвердо говорит:

– Мы справимся, Стефа, дорогая, правда?

– Справимся, – отвечает она. – Мы всегда справляемся.

Мрачный декабрьский день в большом зале на улице Сенной. Галинка зажигает последнюю свечу в меноре, дети собираются вокруг. Маленькие огоньки разгораются, унося мрак и уныние под высокие потолки, загоняя их в самые дальние углы.

– Смотрите, даже самая маленькая свечка сильнее темноты, – говорит Корчак детям. – Вот и мы всегда должны верить в то, что каждое доброе дело сильнее зла.

Сэмми играет вступление к ханукальной [10] Ханука (Праздник огней) – праздник, который отмечает победу света над тьмой, чистоты и искренности – над конформизмом и приспособленчеством, духовности – над сугубым материализмом. песне, и дети начинают негромко петь. Стоящая позади детей София берет Мишу под руку. Сара крепко держит ее за другую, прижавшись головой к плечу Софии, и смотрит на свечи.