Ирина Измайлова - Собор. Роман о петербургском зодчем [litres]

– Ах вот как! – У мсье Пьера лицо пошло пятнами, не красными, а почему-то рыжеватыми, и стало похоже на продолговатую тыкву. – Вам же хуже, мсье строитель! Я свою дочь оскорблять не позволю, она не цирковая шлюха! Теперь-то я знаю, каковы ваши чувства!

– Он знает! Святая простота! – фыркнул Огюст. – А я вот знаю, кто написал на меня анонимный донос! Ну?! Молчите, а?!

– Вы… Это… Вы – сумасшедший! – прохрипел отчего-то сразу севшим голосом мсье Шарло.

– Вон! И чтоб я вас больше не видел! – прогремел Монферран, хватаясь за табурет.

– И не увидите! – пообещал мсье Пьер и исчез за распахнувшейся перед ним дверью, которую давно уже отпер привлеченный криками караульный.

Прошло около получаса, прежде чем Огюст осознал до конца, что он наделал. И тогда его раздавило отчаяние, и он, закрыв лицо руками, упал на лежанку и не вставал с нее до самой ночи.

Однако, поразмыслив на трезвую голову, Монферран сообразил, что мсье Пьер вернется, потому что ему как-никак тоже некуда деваться…

Но шли дни, а Пьера Шарло все не было и не было. Между тем на втором допросе заключенному дали понять, что следователь уверен в его вине и обязательно передаст его дело в суд. Да и сама тюрьма, и камера, в которой он находился один, целыми днями слушая нудные шаги часового, начали подавлять душу узника, и к концу недели, прошедшей со дня посещения мсье Пьера, он уже не помнил себя от мучительного отчаяния.

Поэтому, когда на восьмой день мсье Пьер все-таки появился на пороге камеры, Огюст едва не кинулся ему навстречу и с трудом заставил себя принять делано равнодушный вид.

Мсье Пьер оглядел его с порога, увидел его побледневшее, осунувшееся лицо, растрепанные кудри, за которыми он перестал следить, искусанные губы, и ему стало ясно, что на этот раз петля затянется прочно. Но он помнил об упрямстве и гордости Огюста и решил действовать без риска. Кроме того, мсье Пьер не был от природы жестоким человеком, ему в эту минуту стало искренне жаль свою жертву, и он решил не мучить ее понапрасну.

– Доброе утро, мой любезный мсье Огюст! – смиренно воскликнул он. – Я должен извиниться за нелепую сцену, что между нами произошла. Мы оба повели себя неразумно, но я, как старший, должен был больше следить за собою. Простите меня!

– И вы меня! – сквозь зубы, с трудом ответил Монферран. – Я говорил какую-то чушь, о которой теперь жалею.

– Ну и прекрасно! – Мсье Пьер уже снова воссел на табурет, ставший, правда, нетвердым в ногах после тюремной схватки, но вполне сохранивший увесистый вид. – Вот и отлично, право же! Я уже говорил со своими знакомыми, мне готовы помочь в вашем деле. Но контракт, о котором мы говорили, необходим, вы же понимаете… И в самом деле, что я спорил? Год так год, для моих достойных покровителей это не важно, а если вам улыбнется удача, можно и ускорить свадьбу, ведь так, Огюст?

– О, конечно! – воскликнул молодой человек, чуть не плача от стыда.

Пять минут спустя Шарло исчез, дав узаконенному зятю слово, что спустя два-три дня его заключение благополучно закончится.

Около десяти минут Огюст ходил взад-вперед по камере, иногда останавливаясь и прижимаясь лбом к прохладной стене, чтобы охладить горящую голову.

За дверью камеры, прерывая монотонный шаг часового, раздались чьи-то клацающие шаги. Звон шпор и бряцание сабли умолкли перед самой дверью, после чего заключенный ясно услышал повелительный голос подошедшего:

– Именем императора!

Дверь распахнулась.

Господин в форме полковника национальной гвардии, шагнув вперед, но не переступая порога, воскликнул тем же тоном, каким только что объявил, от чьего имени он здесь:

– Мсье Огюст Рикар де Монферран?

– Да. – Молодой человек невольно встал навытяжку, стараясь не выдать ни своего изумления, ни волнения.

– Приказом его императорского величества вы свободны!

– То есть… как?! – задал Огюст глупый вопрос, думая, что либо ослышался, либо ему просто привиделась эта блестящая фигура при шпорах и с саблей.

– Вы свободны, мсье, мне приказано объявить вам об этом, – повторил полковник, кажется не сдержав улыбки. – Выходите отсюда, что же вы стоите?

В следующий миг Огюст не вышел, а прямо-таки выпорхнул из камеры, и когда офицер шагнул за ним в коридор, вдруг бесцеремонно схватил его за рукав мундира, снизу вверх заглянул ему в лицо, ибо полковник был много выше его, и воскликнул в сердцах:

– Ах, какая жалость! Ну отчего вы не пришли на четверть часа раньше? У вас что, лошадь плохая?

Полковник вытаращил было глаза, но тут же фыркнул себе в усы, пожал плечами и спросил:

– А что случилось бы, если бы я на четверть часа не опоздал?

– Вернее сказать «не случилось бы»! – поправил его архитектор. – Но тем не менее я вам от всего сердца благодарен. Тюрьма Ла Форс мне осточертела, как вы легко можете догадаться. Спасибо, мсье, и прощайте!

– Погодите прощаться со мной. – На галерее, куда вела дверь из коридора, полковник догнал освобожденного узника и неторопливо пошел с ним рядом. – Вас недалеко отсюда ждет карета, мсье де Монферран.

Огюст вздрогнул:

– Вы только что сказали мне, что я свободен? Я ослышался?

– Нет. Вы свободны. Но вас хочет видеть лицо, которому ни один свободный человек не может отказать, во всяком случае, я бы на вашем месте не посмел отказаться от такого приглашения.

Вот теперь Монферрану показалось, что он сходит с ума.

– Как вы сказали?! – пролепетал он, замирая на месте. – Кто меня зовет? И куда?

– Вас желает видеть его величество император, по чьему приказу вы были мною освобождены, – пояснил невозмутимо офицер. – Я уполномочен доставить вас в Тюильри.

– Ну что же! – неожиданно для себя Огюст рассмеялся. – Раз так, едем! Только, даю слово чести, я незнаком с императором!

От Маре, где находилась тюрьма Ла Форс, до дворца Тюильри было изрядное расстояние, и дорогой у Огюста не раз являлось желание хоть что-нибудь разузнать у полковника, тем более что и тот разглядывал своего попутчика с почти неприкрытым любопытством. Однако оба предпочли сохранять молчание.

Около пяти часов вечера они вошли в так называемый малый покой дворца и за дежурным офицером императорской охраны проследовали к дверям одного из кабинетов, где еще три недели назад любил отдыхать в уединении Людовик XVIII, а теперь строил новые дерзкие и заранее обреченные планы Бонапарт.

– Желаю удачи, мсье архитектор! – напутствовал Огюста полковник и решительным движением распахнул дверь кабинета, не постучав в нее, ибо время их прихода, очевидно, было заранее условлено.

И вот Монферран испытал, пожалуй неожиданно для себя, настоящий трепет. Он никогда не видел Наполеона вблизи, но волновала его даже не самая встреча, а то, что могло последовать за нею. Ему вдруг представилось, что в этом неожиданном приглашении, в этом необъяснимом участии, которое проявил к нему человек, никогда не интересовавшийся судьбою отдельных людей, заключено нечто грозное и что ему предстоит еще отстоять только что полученную свободу.