Ирина Измайлова - Собор. Роман о петербургском зодчем [litres]

Элиза не плакала. Ее глаза воспалились от одной только тревоги.

– Пойдем, Анри, – сказала она мужу. – Надо скорее переодеться. Алеша, живо и ты переодевайся!

Лестница, по которой они поднялись к себе на второй этаж, была заставлена какой-то домашней утварью, на ступенях сидели люди, по площадке бегал пегий поросенок и печально повизгивал. На коленях у матерей плакали дети. То были обитатели подвалов и нижнего этажа.

– Я их поила чаем, – сказала Элиза, отворяя незапертую дверь квартиры. – Кухарка наша не пришла, не смогла сегодня, так мы с Аней наварили сами немного супа для этих людей, ну и каши детям… В прихожей у нас, ты не пугайся, сидит одно семейство из подвала. Они спали, так полуголые выскочили. У них все имущество пропало. А в Аниной комнате спит Татьяна Андреевна, ну та моя знакомая из нижней квартиры, с детьми…

– Ноев ковчег! – усмехнулся Огюст, входя в прихожую и с самым невозмутимым видом отвечая на поклоны бедного соседа-чиновника, его жены и двух девочек-подростков. – Доброе утро, господа. Увы, оно что-то недоброе… Алешка, ступай переодевайся. И я переоденусь. Брр, холодно! Лиз, в моей спальне, надеюсь, еще никто не спит?

– В спальне – нет, – ответила Элиза. – Но в гостиной у нас сидит еще один гость. Ты его знаешь.

– Кто такой? – Огюст уже влетел в спальню и стал лихорадочно сдирать с себя приставшие к телу ледяные платье и белье. – Откуда он взялся?

– Из воды, Анри, так же, как и ты. – Элиза, подойдя к нему с полотенцем, принялась вытирать его мокрые кудри. – Он сказал, что вы в одном ведомстве служите, и очень извинялся… Я его впервые вижу. Он сейчас чай пьет.

– А, чай еще есть! – обрадовался Монферран. – Надо поспешить, пока этот очередной знакомый его весь не выпил.

Войдя в гостиную, он действительно увидел сидящего возле стола с чашкой чая немолодого мужчину, который при его появлении обернулся. Его острое сухое лицо выразило некоторое смущение. Что до самого Монферрана, то он просто прирос к порогу комнаты. В неожиданном госте он узнал… своего недруга Василия Петровича Стасова!

В первое мгновение Огюст едва не выпалил: «Какого дьявола вы тут делаете?» – однако вовремя удержался и спросил другое:

– Как вы, сударь, здесь оказались?

– Наводнение загнало, – пожимая плечами, ответил Стасов. – Шел я по делу на Мойку, да вот не дошел… Заметался чуть не по пояс в воде – куда деваться? Рядом оказался ваш подъезд. Люди на лестнице мне сказали, что вы живете в этой квартире, я решился позвонить: промок до нитки, и ваша милая супруга меня весьма любезно приняла.

Теперь только Огюст увидел, что Василий Петрович одет не в уличное платье, а в зимний, на вате, халат, конечно хозяйский, извлеченный Элизой из платяного шкафа, что ноги гостя, во влажных еще носках, вытянуты к жарко горящему камину, но от колен до самых ступней прикрыты пледом, – халат, само собою, был коротковат рослому Стасову.

– Ну так что же, мсье? – спросил он, с настороженной усмешкой взирая на стоявшего в дверях хозяина квартиры. – Позволите ли остаться или велите вплавь добираться домой?

– Это в моем-то халате? – Огюст швырнул в кресло полотенце и, тряхнув мокрыми волосами, подошел к столу. – Нет уж, оставайтесь, господин Стасов.

Пять минут спустя они пили чай втроем с Элизой, молча, ибо каждый не знал, что говорить.

В это время со стороны Петропавловской крепости долетели пушечные выстрелы.

– Вестники несчастья! – проговорил Стасов, дуя на горячую чашку и с болезненным напряжением на лице оборачиваясь к окну. – Впрочем, что палить? И так все видят, что творится!.. Сегодня много будет утопленников, господа!

Элиза содрогнулась.

– Это… Такое бывало раньше? – спросила она гостя.

– Наводнения бывают, ежели изволили заметить, каждый год, мадам, но такого я не припоминаю. – Василий Петрович нахмурился, потом его глаза яростно блеснули. – А вот хотел бы я сейчас посмотреть на физиономию великого прожектера господина Модюи! Он который год уже грозится дамбы выстроить и наводнения прекратить! Этакий Геракл сыскался!.. Жаль, его наводнение не загнало в чужой подъезд!

– О, если бы в мой! – воскликнул Огюст. – Вот его бы я отправил поплавать! Прямо в окно бы выкинул!

– Стало быть, ко мне вы все же лучше относитесь? – с прежней усмешкой осведомился Стасов.

– Разумеется, – ответил Монферран. – Вы не врали обо мне на три короба… Так это говорят? Вы не были прежде моим другом и не предавали меня в тяжелый час.

Василий Петрович удивленно поднял брови:

– Так это правда? Это не выдумки Вигеля? Модюи был вашим другом? Ну и негодяй… Впрочем, я и так знал, чего он стоит. Море рассуждений, куча теорий и ни одного стоящего проекта. А его хваленые дамбы я ему теперь припомню на первом же заседании Комитета. Пустозвон! Болтливый французишка!

– Что вы сказали, сударь?! – взвился со своего места Огюст.

Стасов побагровел, но ответил невозмутимо:

– Я сказал, что он – болтун.

– И ничего не добавляли?

– Ничего. Послушайте, мсье, вы обидчивы, как ребенок. Так нельзя.

По губам молодого архитектора скользнула улыбка. Он провел рукой по влажным кудрям и пожал плечами:

– Я обидчив? Возможно. А вы, сударь Василий Петрович, сварливы, как старая дева. За что вы меня преследуете, а?

На этот раз Стасов подскочил за столом и едва успел поймать край падающего пледа.

– Я вас преследую? Я?!

– Вы, вы. – Огюст опять сорвался и не желал уже справляться со своим возбуждением и гневом. – В своих речах, записках, выступлениях вы холодно именуете меня «малоопытным архитектором» или «недальновидным мастером», а за спиной моей вы первый ставите под сомнение мое образование, мои познания и зовете меня «рисовальщиком»!

– Я вас так не называл, сударь! – вскипел Стасов. – Не извольте мне приписывать чужих слов!

– Это ваши слова, сударь, ваши, я знаю! – Голос Огюста зазвенел, он поставил на стол свою чашку и встал, не замечая укоряющего взгляда Элизы, молча слушавшей и не слишком хорошо понимавшей эту перепалку на русском языке. – Вы говорите, у меня нет опыта? Как нет? Я во Франции пять лет работал у Молино, участвовал в разработке чертежей церкви Мадлен, наблюдал за множеством строительных работ. А здесь, в России, я уже восемь лет работаю самостоятельно, и мои работы уже доказали, что я чего-то стою. Мне тридцать восемь лет, так что человеческий опыт, необходимый руководителю, у меня тоже уже есть. Вам мой проект кажется сомнительным? Да? А что в нем, простите, сомнительно?

– О каком проекте вы говорите, мсье Монферран? – морщась от этой тирады, произнесенной с сильным акцентом и со множеством ошибок, спросил Стасов. – О нынешнем, который вы слепили недурно, пользуясь нашими разработками, или о первом, который совершенно неосуществим?