Ирина Измайлова - Собор. Роман о петербургском зодчем [litres]

«Интересно, а кухарка моет посуду-то?» – с некоторым опасением подумал Монферран.

Но от миски вкусно пахло, и архитектор тут же ощутил такой сумасшедший голод, что забыл обо всех своих страхах. Он зачерпнул ложкой похлебку, дунул на нее и проглотил.

– Скусно? – спросил рыжий парень, заметив явное удовольствие на его лице.

– Очень. А что это такое? Из чего?

– Из капусты квашеной, да на бараньих косточках варено. Кушайте на здоровье! Да вы же хлеба-то не взяли, ваша милость. Берите, чего ж вы! Тут еще есть. Али у вас хлеба не едят?

Огюст усмехнулся, отломив себе небольшой ломтик:

– Хлеб едят везде. Везде, где можно вспахать землю. Так же, как дома строят везде, где есть из чего строить.

– Стало быть, нам, крестьянам, да вам, строителям, работа всюду найдется? – спросил бойкий Ерема.

Монферран кивнул:

– Да. Только здесь ты тоже строитель и об этом не забывай.

– Помню! – Парень улыбнулся, и оказалось, что рот у него с двумя щербатинками. – Я нынче всем говорю: каменщик я! Во!

– А щи-то понравились мои! – весело воскликнула стряпуха. – Не одним мужикам, выходит, я угодить могу. Давайте-ка, сударь, я вам еще налью. Вишь как проголодались!

Огюст только тут заметил, что его миска опустела куда раньше, чем у других. Рабочие ели очень медленно, делая паузы после каждой ложки, подолгу дуя на нее.

«А ведь они голоднее меня! – подумал архитектор. – И надо же, какая неторопливость, почти важность в еде… Точно ритуал какой-то. И Алеша мой раньше так ел, теперь вот от меня глотать научился – я же вечно куда-то спешу».

Не без смущения принял он от стряпухи вторую миску, косясь при этом на рабочих – не стали бы посмеиваться над таким неуемным аппетитом. Однако они, напротив, довольные, закивали. Кто-то сказал:

– Вот, глядите, мужики: не всякий, значит, барин нашей едою брезгует.

В это время из-за угла фундамента показалась фигура в коротком овчинном полушубке и высоком кивере, с саблей на боку. Скользя и спотыкаясь, военный подошел к костру и, еще не дойдя до него, принялся орать:

– Что здесь за беспорядки такие?! Еще светло, а они уже расселись, негодяи! Поч-чему работа стоит?!

– Нам так велено было! – ответил один из мужиков.

Но офицер, в котором Монферран уже узнал поручика Мещерякова, личного адъютанта нового председателя Комитета по делам строений, прежнего его приятеля генерала Базена, был настроен воинственно.

– Вам велено работать, пока светло! – прорычал он. – Давно вас тут, негодяев, не драли…

– Прекратите кричать! – спокойно, не поднимая головы от своей миски, сказал Монферран.

– Что-о?! – совсем разъярился Мещеряков, подступая к костру. – Я тебе, скотина, поговорю! Мужик меня будет учить!

В ответ на эти слова рабочие глухо прыснули.

– Как вам не стыдно, поручик! – сказал Огюст по-французски. – Не показывайте рабочим своей невоспитанности. Что вам здесь надо?

Остолбеневший офицер так и прирос к месту.

– Я… М… мне… Мне нужен господин главный архитектор! – едва выговорил он. – У меня бумаги для него…

– Ну я главный архитектор. – Монферран поднял голову и повернулся так, чтобы свет костра упал на его лицо. – Какого черта вы пришли сюда командовать? Это я приказал остановить работу, потому что так считаю нужным. Вам давать отчет я не стану. И подождите, пока я закончу обедать! Я с утра не садился за стол. Отойдите вон туда, к фундаменту, не стойте у меня над головой. Через пять минут я буду в вашем распоряжении, а за это время потрудитесь вспомнить, как следует разговаривать, приходя с поручением.

Совершенно ошарашенный и изрядно испуганный, поручик попятился, едва не свалился, поскользнувшись, и неловко встал возле гранитной стены фундамента. Не прошло и минуты, как он уже начал приплясывать, похлопывая себя по плечам, потирая ногу об ногу и пытаясь то и дело засунуть ладони в рукава полушубка, но рукава были узки.

– Ишь ты, мерзнет! – хихикнул довольный Ерема. – И поделом ему: пришел тут вопить… Командир!

Монферран, не глядя на офицера, словно позабыв о нем, спокойно доканчивал свои щи. Но рабочие теперь то и дело поглядывали на Мещерякова и злорадствовали.

– Эк пляшет! – Кудреватый рабочий даже прищелкнул языком. – Оно конечно, в полушубке коротком да в таких-то штанах! Тут себе все отморозишь…

– А пущай нашему начальству не грубит! – вставил рыжий.

– Глядите, Август Августович. – Ерема даже привстал со своего места. – Ну, вовсе замерз офицерик… Поди, околеет, как француз на Смоленской дороге.

– Ты чего несешь, дубина?! – ахнул Еремин сосед и влепил ему уже настоящую затрещину.

Огюст подавился последней ложкой щей, прыснул, не успев даже прикрыть рот рукой, и от хохота едва не свалился с ведра.

– Как… Как это ты сказал? Как француз на Смоленской дороге? Околеет? Так?

– Вы его, дурака, не слушайте! – краснея, пробормотал один из артельщиков. – Его мамка в детстве с печки головой вниз уронила, видать… И чего несет, сам не ведает!

– Так разве я чего плохого сказал? – Ерема понял свою оплошность и сам покраснел. – Я разве ж в обиду?

Монферран, не слушая его, продолжал хохотать, и следом за ним, не выдержав, захохотали все рабочие. Они смеялись долго, до слез, и им вторила тетка Глаша, у которой смех был зычный и громкий, как у мужика.

С этого дня рабочие, почувствовав симпатию главного архитектора, стали нередко жаловаться на всякого рода произвол и притеснения не чиновникам и мелкому начальству, а через их голову самому Монферрану, зная, что он за них заступится.

Это, в сущности, только добавило ему хлопот и неприятностей. Чиновники, получая от главного архитектора выговоры, шли жаловаться в Комиссию, Комиссия указывала Монферрану, что разбирать недовольства рабочих – не его дело…

Монферран злился, нервничал, тратя на все это уйму лишних сил, но строителями своими был доволен, нисколько не жалел о некотором сближении с ними: ему стало проще работать. Рабочие и мастера теперь доверяли ему, кроме того, они были понятливы, приказания исполняли точно и беспрекословно. Видя их сметливость, Огюст иногда и не тратил времени на излишние объяснения, зная, что все будет сделано как надо.

Между тем он заметил, что рабочие очень любят рисковать и к опасной работе относятся как к любимой игре: в ней они проявляли свою природную смелость, нередко пренебрегая даже теми небольшими предосторожностями, какие предписывали им мастера. От этого несчастные случаи бывали еще чаще.

– Что вам, шеи себе сворачивать нравится? – накидывался главный архитектор на своих рабочих. – Зачем лезете на рожна?

– На рожон! – поправляли рабочие. – А рискнуть, Август Августович, иной раз и стоит – какая ж работа без риску?