Саймон Скэрроу - Римский орел. Орел-завоеватель

Это, конечно, будет печальной потерей, но на его, Вителлия, век хватит и других женщин, которые смогут утешить его.

Процессия удалялась по дороге на Камулодунум, и, когда хвост ее покинул лагерь, на служившем местом сбора плацу сделалось тихо. Издали еще доносились приветственные восклицания и звуки труб, а здесь ветер уже гонял по истоптанной земле брошенные гирлянды и вздымал осыпавшиеся цветочные лепестки. По небу же он гнал серые, грозившие пролиться дождем облака.

Впрочем, то тут, то там все еще виднелись маленькие группы людей, как римлян, так и горожан. Последние явились в лагерь, чтобы полюбоваться ознаменовавшим начало празднества парадом легионов, которые, когорта за когортой, в отчищенных до сияния (что стоило солдатам не одного часа трудов) доспехах, прошли мимо Клавдия, официально приветствовавшего добывших для него победу легионеров. После торжественного марша легионы были распущены, и в покоренный город император и римские орлы вступили под охраной преторианцев. Стоявшие по обеим сторонам ничем не мощенных улиц Камулодунума бритты взирали на своих новоявленных господ с хмурым унынием побежденных.

Катон, отшагавши свое, оставил оружие и доспехи в палатке и по виа Претория вернулся к центральной площади лагеря. Незадолго до построения своей центурии он получил послание от Лавинии, просившей его после того, как процессия удалится в город, встретиться с ней возле штабных шатров. Послание было кратким, никаких обычных между ними еще так недавно нежностей не содержало, и зачем ей понадобилась эта встреча, в нем тоже не говорилось. По приближении к условленному месту он принялся высматривать девушку и вскоре увидел ее сидящей на одной из деревянных скамеек, установленных на земляной насыпи между шатрами и плацем. Лавиния, теребя складки туники, рассматривала что-то, лежавшее у нее на коленях, и Катон, подходя, приметил блеск золота и какие-то красные вспышки, но, заметив его, девушка тут же завернула неизвестный предмет в алый шейный платок и убрала.

— А, Катон. Вот ты и пришел, — заговорила она. В голосе ее слышались нервные нотки. — Садись, поговорим.

Он медленно сел на некотором расстоянии от нее, и она к нему не придвинулась, как непременно поступила бы раньше. Девушка молчала и смотрела себе под ноги, явно не желая встречаться с ним взглядом. Неловкая пауза затягивалась. Наконец Катон не выдержал:

— Ну и что ты хотела мне сказать?

Лавиния взглянула на него с выражением, опасно граничившим с сочувственным:

— Я не знаю точно, как мне все это выразить, поэтому, пожалуйста, не перебивай.

Катон кивнул и нервно сглотнул.

— В последние дни я много думала о нас с тобой… о том, как на самом деле далеки наши миры. Ты солдат… и, по словам моей госпожи, хороший солдат, а я всего лишь домашняя рабыня. Ни у тебя, ни у меня в обозримом будущем нет никаких перспектив, и мы никогда не сможем проводить много времени вместе… Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— О да. Что я получил отставку. Выражаешься ты иначе, но суть от этого не меняется.

— О, Катон! Не воспринимай это так.

— А как? Философски? Рационально? Отбросить все чувства и согласиться с тем, что это весьма разумный исход?

— Что-то в таком роде, — мягко сказала Лавиния. — Все лучше, чем переживать понапрасну.

— Так, по-твоему, я переживаю понапрасну? — воскликнул Катон, побледнев от обиды и гнева. — Да. Мне следовало догадаться, чем все это кончится. Меня предупреждали насчет тебя. Мог бы послушать умных людей, но ведь нет — позволил тебе меня использовать!

— Я тебя использовала? Что-то не припоминаю никаких жалоб на то, как я это делала, скажем, в ту ночь в Рутупии. Я просто увлеклась тобой, а остальное додумал ты сам. Не стоит придавать случившемуся такое уж значение. Развлеклись, и ладно, а теперь нужно жить дальше.

— И это все? Ты уверена? Я имею в виду, ты больше ничего не хочешь мне сказать?

— О чем ты говоришь? — с опаской спросила Лавиния.

— Не знаю в точности, — холодно и с достоинством ответил Катон. — Но я думал, может быть, тебе захочется сообщить мне, что в твоей жизни появился новый мужчина.

— Новый мужчина?

— Прости. Мне следовало сказать, что в твою жизнь вернулся прежний возлюбленный.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Неужели? Я бы предположил, что твои маленькие встречи с трибуном Вителлием должны быть тебе более памятны. Уверен, он бы обиделся, узнав, что ты забываешь о нем, едва высвободившись из его объятий.

Охваченный яростью, Катон вскинулся и, чтобы не ударить Лавинию, сунул руку за пазуху, где его пальцы впились в спрятанную там повязку, о которой он уже и не помнил. Вытащив повязку, юноша тупо уставился на нее. Лавиния проследила за его взглядом и слегка отстранилась, отчего расстояние между ними сделалось еще больше.

— Ладно, Катон. Раз уж ты настаиваешь, я расскажу тебе обо всем.

— Буду счастлив послушать.

Она проигнорировала его сарказм, с холодным спокойствием выдержала горящий гневом взгляд и продолжила:

— С Вителлием я познакомилась гораздо раньше, чем с тобой, но любовниками мы стали не сразу. Он мне очень нравился, но поначалу не обращал на меня внимания. Правда, потом мы все же стали встречаться, и все бы хорошо, но этот идиот Плиний застукал нас и все испортил. Ну а потом я встретила тебя.

— И сочла подходящим, чтобы меня использовать.

— Думай как хочешь, Катон, — пожала плечами Лавиния. — В то время я чувствовала себя очень одинокой и уязвимой. Мне нужна была чья-то поддержка, и, когда стало ясно, что ты увлекся мной, я за тебя ухватилась.

— Ах, какая трогательная история.

— А ты не можешь обойтись без колкостей? Неужто ты думаешь, будто таким способом можно вернуть любовь?!

— Уже не думаю.

— Так никакой любви между нами и не было. Ты представить себе не можешь, как мне надоело изображать перед тобой наивную, безграмотную рабыню.

— Причем изображать не слишком удачно. В твоей речи то и дело проскальзывало нечто литературное. Не иначе как от трибунов своих нахваталась.

— Катон! Перестань язвить!

Они сердито уставились друг на друга. Катон отвел глаза первым, и тут его взгляд упал на повязку. Юноша застыл.

— Ты действительно мне понравился, — продолжила Лавиния как можно мягче. — Правда, по-своему, но понравился, однако чувства, которые я питала к Вителлию, были гораздо глубже, и когда он… Катон?

Катон, медленно наматывая повязку на руку, не слушал.

— Катон? В чем дело?

— Б… е… л… — произносил юноша по мере того, как знаки, начертанные на ткани, подверстывались друг к другу, — л… о… н… и… й. Беллоний.

Беллоний. Катон нахмурился, потом вспомнил вождей племен, которые были официально представлены Клавдию в начале утренней церемонии. Вскочив, он огляделся по сторонам и бросился к тянувшейся вдоль линии скамей ограде. Лавиния изумленно смотрела ему вслед. Быстро размотав повязку с руки, Катон начал осторожно наматывать ее на горизонтальную жердь, приглаживая и выравнивая по мере того, как читал послание дальше.