Игорь Пьянков - На линии [из жизни оренбургских казаков]

Неизвестно откуда вывели пленных. Их потихоньку подталкивали, как бы желая побыстрее сбыть с рук, и каждый толкнувший мигом исчезал в толпе, словно боясь, что скрадывание припишут ему. Щуплый мальчуган и девка в разодранной рубахе шли, хватая ртом воздух. Держали их с кляпами во рту, и теперь они занемело держали их открытыми. Страх, а сейчас радость, в которую еще боялись поверить, лишили их речи. Еще чувствуя себя в руках киргизцев, они боялись кинуться к казакам.

От общей толпы киргизцев отшагнуло двое. Низко опустив головы, они стояли покорно и отчужденно. Плешков проехал мимо, и по их лицам скользнула улыбка.

— Сажайте мальчонку и девку — и тронем. До темноты доберемся, — урядник махнул рукой и, потянув за повод, хотел было направить кобылу в степь.

— Вот так и уедем? — отчаянно обратился к товарищам Харитон Яковлев. — Сам-то ты, Плешков, хоть роднись с ними, а нас не сватай.

— Ежель все казаки начнут по-твоему, киргизцы живо на башку сядут. Добренькими-то тебе за наш счет выходит, — отозвались от казаков.

— Гляди как все добро повычерпаешь? — с угрозой, чувствуя поддержку, добавил Яковлев.

Чалая кобыла урядника, прежде хозяина почуявшая угрозу, уже вовсю норовила кусить обжимающих ее казачьих жеребцов. Плешкову стало ясно намерение казаков. Он понял, что, прояви он сейчас твердость, — и они бросят солевозцев, а то и разнесут весь аул. Плешков сообразил, что зачерпнул со дна.

— Ладно, ваша сила, берите калым.

И когда киргизцы отбили на край десяток овец и передали в руки казакам арканы от двух кобыл, Плешков махнул выезжать. Сам же подъехал к старшине и, порывшись в кармане, всучил аксакалу деньги:

— Раздай народу, апосля еще додам.

Потом, проезжая мимо Улжан, он, склонясь с седла, вложил ей в ладонь что-то блеснувшее на солнце. Глаза красавицы вспыхнули.

Как и предполагал урядник Долгополов, воровская шайка, отшугнутая от Новоилецкого форпоста, показалась на рассвете казачьему маяку.

Иван Белоглазов разобрал между ними несколько мужчин с завязанными назад руками. Показывая Мастрюкову на выбирающих склоном верховых, прошептал:

— По всему, к Илеку держат.

— А то куда ж? Че шепчешь? — Мастрюкоз прополз, раздвинул ветки кустов, за которыми устроили они секрет. Киргизцы ехали смело, чувствуя близость заилекской нови. — Че делать будем? А, казаки?

— Пулькой далековато, — покусывая травинку, размыслил Ружейников. — Углядели офицера?

— По дню они через Илек не полезут. Отлежатся до сумерек, а там на броду перейти попробуют. Приметили, сколь в тороках навязано? — протараторил Ванек Мажарцев, молоденький, но смышленый казак.

— Так-то оно так. Только чует мое сердце, нынче они собрались. Иначе б схоронились подале от реки. Да и ветер, того и гляди, сменится, погонит пожар на них, — возразил Мастрюков.

Спорить не стали. Все увидели, как из-за бугра побежал на киргизцев человек, спеша перенять их до березового колка, поросшего в ложбине, где и намеревались, видно, они отсидеться.

— То ж Ильиных… Силин… Куда он?! — воскликнул Мажарцев.

Никто не отозвался. Ружейников отметил про себя, что даже сабли не плескалось на боку Силина, лишь палка в руках. Почуяв намерение Ружейникова, Мастрюков сдержал за рукав:

— Не дури, Лука. Впустую сгубимся. Их, считай, две дюжины. Пусть пока пленяют Силина, а там всех зараз высвободим. — И, обернувшись к Мажарцеву, приказал: — Мотай на форпост да накажи охватить их. Главное, на брод не спустить. Ну, дуй!

— И откуда он только взялся на наши головы? — ругался Белоглазов.

— Косил он рядышком… На пожар прибег, стога уберегать, а ветер и так сюда не допустил, — пояснил Мастрюков.

Тем временем, отвязав коня, Мажарцев лощинкой ускакал к Изобильному.

— Чего они? — Ружейников указал на раздевающегося Ильиных.

— Одежу марать не желают… — хмуро проговорил Мастрюков. Внутри его закипало, но он еще сдерживался ради пользы дела. — Добег и струсил, видать, Силин. Эх, казак…

Оцепенело смотрели казаки, как подъехал сзади к Ильиных киргиз и, вскрикнув, рубанул топором. На секунду у казака подкосились ноги, но он удержался. Осев на прорубленный бок, успел обернуться, когда новый удар перебил ему ключицу.

Не видя, бежит ли кто рядом, Белоглазов, Ружейников, Мастрюков и Симагин рванулись из-за укрывавших их кустов, пробежали с десяток тагов и только тогда вспомнили о конях. К киргизцам уже подскакивали сосредоточенные.

…Очнувшись, Ружейников увидел обступивших его солевозцев. Хотел подняться — и за шагнул в липкий туман. Из разговоров, которые слушал как бы со дна колодца, Лука понял, кто были прибежавшие к ним на помощь. Потом над ним задвигались, расступились, кто-то низко склонился:

— Сим хлопцем совсем погано… Понадеемся на твою мазю, Тарас Мартынович.

— Сам знаю. Ну, чего посбигали? Марийка, подь сюда. У тебя рука ласкова, промой, а я разом обернусь.

Услыхав имя, Ружейников с трудом разлепил веки. В качающемся тумане близко-близко увидел лицо девушки. Улыбнулся, подумав, что спит.

В обязанности командира Новоилецкой линии входило еженедельное обозрение заводимых форпостов, и Аржанухин частенько прокатывался от одного к другому на резвой тройке. В этот раз, быв по делам службы в Оренбурге, есаул, объехав стороной Илецкую Защиту, к обеду уже оказался в виду Мертвецовского форпоста. Прохаживающийся на вышке казак, заложив в рот пальцы, совсем наметился свистом предупредить о подъезде начальства, когда Степан Дмитриевич, грозанув ему кулаком, красноречиво приказал уняться. Поманив вниз, есаул передал вышечному поводья, а сам с заведенными за спину руками, пошагал к виднеющейся за ближними землянками муравьиной кучке казаков, чьи шапки ходили за ближними крышами. Только тут к Мертвецовскому подъехал отставший конвой, тройка с уступившим есаулу коня казаком, и шумом привлек внимание месивших глину казаков.

Пока, застегивая на ходу полукафтанье, а второй рукой прижимая к богу еще не навешенную саблю, спешил к нему Плешков, Степан Дмитриевич оглядел урядника. Большеголовый, с круглыми лягушачьими глазами, по которым беспризорником пробегал огонек участия ко всему слабому, Плешков походил на разжиревшего головастика. Любого другого на его месте Аржанухин распек бы, не дав молвить и слова, но его любил.

— С каких пор с разбойниками задружил? — сурово спросил есаул, вместе с тем крепко пожимая пухленькую ручку урядника.

— Какой… К шабру-то в гости хаживать надо, а я у форпоста — что телок у матки.

— А говорят, верст за сорок заносишься? Был?

— Никак нет. Не орел таки круги кружить. Возля форпоста.

— Возле… А с Крышбулатом Муфановым знаком? — наступал Аржанухин.