Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Может быть, тогда вишню, выдержанную в бренди? — предложил Эжен, полный надежды…

Без даты

Бонапарт крайне любезен, это вызывает у меня подозрения.

3 ноября, Сен-Клу

Я все испортила! Сегодня вечером около семи Бонапарт исчез из гостиной. Вскоре после этого мадам Дюшатель, сидевшая за рамой для вышивания, тоже вышла. Я ждала ее возвращения: пять минут, десять, двадцать.

Наконец я не могла более этого выносить. Я позвала Клари к оконной нише и сказала: если обо мне спросят, говорите, что меня вызвал к себе император.

— А куда вы? — спросила она настороженно.

— Мне надо выяснить, не происходит ли тут кое-что. — Я выскользнула из комнаты, прежде чем она успела что-то возразить.

Я направилась в сторону кабинета Бонапарта, уговаривая себя на ходу, что он работает, как часто бывало по вечерам. Ну а мадам Дюшатель просто плохо себя почувствовала — и потому ушла…

«Но что сказать Бонапарту? — задумалась я, остановившись у двери кабинета. — Спрошу, не желает ли он сыграть со мной партию в шахматы. Нет, — он сразу поймет, что ради такого пустяка я не пошла бы темными холодными коридорами». В результате я решила сказать, что хочу поговорить с ним с глазу на глаз о своих опасениях, связанных с Гортензией, с ее здоровьем.

В проходной комнате перед кабинетом Бонапарта было темно. В свете луны виднелась спящая фигура часового. Вдоль стен этой комнаты стояли табуреты. Я тихонько постучала в дверь кабинета. Ответа не было. Часовой шевельнулся, но не проснулся. Может быть, кабинет заперт?

Я подняла железную щеколду, и дверь отворилась. В кабинете было пусто. По лестнице, начинавшейся за книжным шкафом, я поднялась в частные покои выше этажом. Эти комнаты по распоряжению Бонапарта недавно отремонтировали.

Уже наверху я услышала голоса Бонапарта и Адель Дюшатель.

Я поступила глупо: постучала в дверь. Зачем только? Что на меня нашло?

Послышалась возня, дверь приоткрылась: передо мной стоял Бонапарт без рубашки.

— Что вы здесь делаете? — спросил он. За ним, в тени, я видела испуганную молодую женщину.

Не сдержавшись, я вскричала:

— Это неправильно, Бонапарт!

В ярости он схватил табурет и со всей силы ударил им о камин. Женщина ахнула в испуге.

— Вон! — взревел мой муж. — Убирайтесь с глаз моих долой!

Я сбежала по лестнице, выронив оловянный подсвечник, который, стуча, скатился по каменным ступеням. Услышала, как Бонапарт захлопнул дверь и задвинул засов. Оказалась в полной темноте.

Дрожа, я поспешила обратно в салон. Если вокруг будут люди, опасаться нечего, говорила я себе. Честно говоря, в тот момент я сама была не своя. Прежде я никогда не видела Бонапарта в подобной ярости; это испугало меня — испугало и разозлило.

Четыре мои фрейлины все еще сидели за игровым столом у камина, Клари предпочла раму для вышивания. При моем появлении все они встали и поклонились.

— Продолжайте, пожалуйста, — сказала я, надеясь отвлечься от грустных мыслей, вышивая крестиком виноградную лозу. Сделала стежок, но он вышел неудачным. В комнате слышны были только треск поленьев в камине, шелест карт и время от времени — возгласы и шепот игроков.

Меня не оставляли мысли об адюльтере Бонапарта, о его гневе.

— Клари! — позвала я дрожащим голосом, но громче, чем намеревалась.

Та вздернула голову и уставилась на меня с опаской.

— Пойду полежу. Пожалуйста, проводите меня.

«Вот и хорошо, — подумала я, вставая. — По крайней мере, я не дрожу».

Я оглядела спальню, будто видела ее впервые.

— Я… — Стоило мне заговорить, как полились слезы. — Я застала их… Бонапарта с мадам Дюшатель… — еле выговорила я. Руки ледяные, сердце колотится в груди. — Муж в бешенстве! Скоро он явится сюда, и…

— Пожалуйста, ваше величество, позвольте мне уйти! — испугалась Клари. — Его величество будет гневаться, решив, что вы открылись мне. Будет лучше, если он найдет вас в одиночестве.

Я села к туалетному столику, бездумно перебирая безделушки. Надела жемчужное украшение для волос, потом сняла. Этими острыми углами легко оцарапаться.

Вскоре дверь распахнулась. Вошел Бонапарт — босой, в одних чулках. Он вошел в комнату, фыркая, как бык, который вот-вот бросится вперед, опустив рога.

— Как вы смеете шпионить за мной? — вскричал он. — Я этого не потерплю!

Мне больно вспоминать это, ибо я вся сжалась, как зверек. Сжалась, но глаза оставались сухими. Муж крушил все, что мог, швырял бутылки и драгоценности в зеркало (осколки повсюду), отломал ножку у туалетного стула, разорвал кружевной полог над кроватью.

— Съезжайте отсюда немедленно! — Бонапарт расчихался от заполнившего комнату запаха жасмина. — Детали разводного процесса обсудим на следующей неделе, — сказал он, прижимая носовой платок к носу и рту.

Дверь за ним захлопнулась.

Пол был усеян осколками. Часы пробили восемь раз. Только восемь? Я встала, осторожно ступая, подошла к шнуру колокольчика и позвонила. К двери подошла горничная.

— Пожалуйста, передайте мадам Клари, что я хочу говорить с ней, — произнесла я на удивление спокойно. — По-моему, она в Желтом салоне.

Разинув рот от изумления, девушка долго озирала пол. Потом, подавив нервный смешок, заспешила по коридору.

Клари застала меня у туалетного столика, где я всматривалась в свое отражение в кривом осколке зеркала.

— О, ваше величество! — воскликнула она в ужасе от того, что стало с моей комнатой. — Вы целы?

— Да, — апатично отозвалась я. — Вы едете в Париж сегодня вечером?

— Наша карета прибудет к девяти, — сказала она, склоняясь, чтобы поднять два разбитых хрустальных графина. — Ох-ох! Может быть, мне остаться?

— Этим займутся другие. Мне бы хотелось, чтобы в Париже вы заехали к моему сыну и передали ему…

Я надолго задумалась, подперев подбородок рукой.

— Скажите, что у нас с императором произошла… размолвка, — наконец закончила я. — Скажите, император потребовал развода.

Тут я все-таки расплакалась.

— Мама! — позвал меня Эжен, стоявший в дверях спальни. Свет принесенного им фонаря делал его похожим на ангела. Конечно, мой сын всегда был для меня ангелом. — Ты не спишь? — тихо спросил он, оглядывая комнату.

Осколки стекла успели вымести, полог у кровати и зеркало заменили, но и после этого Эжен, видимо, заметил: что-то здесь изменилось.

— Войди, — попросила я, надевая ночной жакет. — Я просто лежала здесь…

Чертыхаясь, молясь, раскаиваясь…

— Ты знаешь, что случилось? Говорил с Бонапартом?

Мой сын кивнул и поставил фонарь на столик рядом с кроватью.

— Он сильно огорчен, — сообщил Эжен, опускаясь на табурет.

О многом ли поведал ему Бонапарт?

— Он подтвердил, что желает развода? — Голос отказывался мне повиноваться. — Сказал, что я застала его с женщиной?