Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Какое предложение?

Неужели передумал?

— Короноваться.

— Ах! — Поднявшись, он обогнул стол и притянул меня к себе.

15 ноября 1804 года, Сен-Клу

— Боже мой, мама! Видела бы ты парижские толпы! — воскликнул Эжен, сбросив плащ. — Население города удвоилось, клянусь тебе, люди повсюду! Да еще войска введены. Просто безумие!

По его словам, все хотят достать билеты на коронацию: одна семья будто бы заплатила триста франков за возможность наблюдать процессию из окна второго этажа. Продаются даже билеты, позволяющие видеть приготовления, происходящие внутри собора Нотр-Дам. Там сейчас такой бедлам! А вчера из-под купола выпал кирпич — прямиком на голову рабочему, который тут же лишился чувств.

— Никогда не видел ничего подобного, мам. Там трудятся все каменщики Парижа и даже плотники. Как теперь закончить работы у меня в доме?

19 ноября

— К встрече с ювелирами нам потребуются драгоценные камни для короны, — обронил за завтраком Бонапарт, и все мы засуетились. Надо же посмотреть в «Кодексе», как это делалось раньше! Выяснилось, что сначала необходимо получить драгоценные камни, затем император (Бонапарт) должен распорядиться, чтобы главный управляющий двора (Талейран) отдал письменный приказ о подготовке туалетов к коронации генералу-казначею (мсье Эстеву), а тот — начальнику гардероба (мужу Клари) и главной фрейлине (Шастули). Чтобы это выяснить, ушло целое утро.

20 ноября, после полудня

Мать Бонапарта не успевает прибыть в Париж ко дню коронации. Она слишком задержалась, навещая в Милане своего любимого сына Люсьена.

— Проклятье! — с тихой печалью отреагировал Бонапарт.

21 ноября

Завтра в предвкушении прибытия святого отца едем в Фонтенбло. Боюсь, этой ночью не усну.

Воскресенье, 25 ноября, Фонтенбло

В полдень прибыл папа Пий VII, а с ним — дядя Феш (ныне кардинал) и довольно многочисленная папская свита: шестнадцать кардиналов с епископами и больше сотни других духовных лиц. Все как один очень темпераментные; ох, как здесь шумно!

Все в замке выстроились, чтобы приветствовать его святейшество у дверей. Он вошел, нагнувшись, ибо очень высок ростом, значительно выше Бонапарта. Папа был одет исключительно в белое: длинная пелерина покрывала его на манер римской статуи, но он все равно сильно озяб. Я приказала затопить камины: опасаюсь, как бы холод не повредил здоровью папы, не очень крепкому и значительно ослабленному тяжелым зимним путешествием. Даже его обувь — к несчастью, очень легкая для нашего климата — бела, хоть и запачкалась грязью, когда он выходил из кареты в Круа-де-Сан-Ирем, где его встречал Бонапарт. Это степенный простой человек на вид лет пятидесяти, хотя ему шестьдесят два. Вероятно, он выглядит более молодо из-за черных волос без признаков седины (уж не красит ли он их?), на голове крестьянская шапка из овчины, а пальцы удивительно тонкие, с ухоженными ногтями. У папы необычно высокий, несколько гнусавый голос. Он прекрасно говорит по-французски, но с итальянским акцентом: произносит «оу» вместо «у». У него хорошие манеры в отличие от свиты грубых и шумных священников (плюют повсюду!). Лицо бледное, — хотя, возможно, здесь виноват прокисший бульон, который сегодня утром ему подали на почтовой станции.

После краткого приема Талейран проводил папу в его покои, где он сейчас и отдыхает. Во дворце то и дело слышны голоса людей из его свиты: что-то громко кричат по-итальянски.

В тот же день, поздно вечером

Отдохнув, его святейшество встретился с Бонапартом, и они проговорили полчаса.

Затем Бонапарт проводил папу в Зал великих правителей, где был накрыт неофициальный ужин. Ужинали вшестером: его святейшество с секретарем, мы с Бонапартом, Эжен (он не забыл, что нельзя преломлять хлеб до молитвы) и Луи (который забыл). Папа охотно ел и пил. Ему понравились фаршированная трюфелями индейка и соте из жаворонков.

Перед тем как отправиться на покой, его святейшество подарил мне кольцо. Аметист, окруженный бриллиантами простой огранки и исключительной чистоты. Кольцо им благословлено.

Я поблагодарила папу, глядя в его доброжелательные глаза.

Надо набраться мужества и сходить к нему на исповедь. Уже скоро.

Неужели завтра?

27 ноября, снова в Париже

Сегодня утром на террасе были слышны крики толпы, приветствующей папу. В ожидании благословения люди становились на колени вдоль улиц, по которым он проезжал. У него с собой было лишь несколько четок и медальонов для раздачи, и они уже закончились.

— А мне говорили, что французы нерелигиозны, — удивился он. Папа благословляет все, что ему приносят: очки, чернильницы, даже ножницы. И роялисты, и революционеры подходят к нему за благословением, даже атеист Жак-Луи Давид. Святой отец завладел нашими сердцами.

28 ноября, половина восьмого пополудни

— А елей для помазания у вас есть? — спросил папа во время нашей сегодняшней встречи (мы видимся каждый день), на которой обсуждались подробности коронации (им нет конца). — Насколько я понимаю, где-то должна быть бутыль священного елея, использующегося со времени помазания Кловиса в четыреста девяносто шестом году…

Святой отец — историк-любитель и гордится своими знаниями.

Озадаченный Бонапарт сдвинул брови.

— Ее разбили, сир, — покачал головой секретарь Бонапарта. — Во время революции.

— Начнем новую традицию! — решил Бонапарт и велел секретарю распорядиться, чтобы изготовили новую бутыль подходящего размера.

Я покраснела. Старинная бутыль оказалась разбита по предложению моего первого мужа. Цитирую дословно, ибо хорошо помню эту его речь: «Сжечь побрякушки тирании и суеверия на алтаре отечества!»

Без даты

Хаос! Сто сорок испанских лошадей, закупленных для коронационной процессии, доставили единовременно.

29 ноября, еще до полудня, дворец Тюильри

Сегодня утром осмотрели работы, ведущиеся в соборе. Удивительно! Две стороны алтаря и перегородку перед церковным хором снесли, установили ряды скамей по обе стороны нефа.

— Расписанный картон придаст интерьеру греко-египетский облик, — объяснил Жак-Луи Давид.

— Не римский? — спросила я.

— И римский тоже. — Он добавил, что голые каменные стены будут полностью закрыты флагами, гобеленами и бархатными драпировками.

— Вот это сцена! — воскликнул Тальма, разводя руками. Эхо под высоким сводом подхватило его слова.

В тот же день, без четверти пять пополудни

Ужасная репетиция. Народ по-прежнему устраивает давку.

— Я понесу кусок какой-то кости? — возмущался Иоахим, которому предстояло нести частицу мощей Карла Великого. Эжену в итоге доверили нести коронационное кольцо.